Приключения Буратино в свете психоанализа

Лохоня Валентин Иванович

Во-первых, в свете вышеизложенного примем за доказанное, что ведущие архетипы среза общества, сделанного в ракурсе реализации психосексуальной энергетики (либидо), способны представлять тенденции крупного общественного порядка, а на основании анализа их деятельности можно строить перспективы дальнейшего развития цивилизации. За каждым героем книги закреплен не просто архетип, ему соответствует определенная доминанта той или иной фазы развития психики социума, а следовательно взаимоотношения героев отражают борьбу не за торжество тривиальной морали, а за достижение конечной генитальной фазы. Для анализа истинных смысловых пластов "Приключения Буратино" нам потребуется динамическое рассмотрение либидозной атрибутики характеров героев книги — как форм проявления целенаправленных и, как правило, скрытых от сознания интенций и влечений, находящихся между собой в нерасчленимом единстве и неустанной борьбе... Здесь и далее предикативный анализ героев книги будет производиться в следующем порядке: сперва индивидуально-психологического символа, а затем — соответствующего ему архетипа общественного бессознательного или ведущей парадигмы в отношениях человечество-природа.

Начнем

со старика Джузеппе. Очень интересный характер, причем понять замысел, который вложил в него автор, можно лишь рассматривая этого героя в совокупности с другим — Папой Карло, и именно под ракурсом их ролей в появлении Буратино на свет. Итак, сюжетно-смысловая пара Джузеппе — Папа Карло. Сразу заметим — появление Буратино происходит с подчеркнутым неучастием женской составляющей: двое мужчин производят на свет третьего — главного действующего персонажа. Эта моносексуальность не случайна, в ней сокрыт намек на извечную мечту мужской половины человечества — зачатие, вынашивание и рождение ребенка без задействования женской особи. Однако при этом роль матери вынужден принимать на себя один из них, и таковым становится т.н. "папа" Карло. Именно поэтому его дальнейшее упоминание в книге прямо-таки просится на заглавные буквы — Папа Карло. На самом же деле отцом Буратино в этой диаде является старик Джузеппе. Вспомним, как обладая неким поленом, а говоря другими словами — толстой палкой, он пытается самостоятельно извлечь из нее какой-либо прок. Естественно, результаты у него нулевые. Тогда он, договорившись с Папой Карло, передает ему бревно-эстафету, говоря народным языком — "кидает палку" (еще один коннотационный ход, превосходно использованный автором) Папе, который(-ая) уже вынашивает сынка, рождает его на свет, становясь его генетической матерью. Инициатива же зачатия ребенка принадлежит старику Джузеппе. Приняв ее, Папа Карло лишь завершает этап формирования Буратино из предоставленного истинным отцом материала и рожает его на свет.

Именно так это выглядит в символическом ряду, построенном писателем. Я особенно хочу обратить внимание читателя на этот момент, ибо с него стартует та многогранная семиотика книги, раскрытию которой посвящен настоящий труд. Словарный оборот с бревном-палкой, столь превосходно переданный автором на жаргонно-ассоциативном уровне, дает прямые и недвусмысленные указания к верному восприятию текста, и, проигнорировав его подтекст, читатель лишается возможности дальнейшей трансляции символического содержания книги. Не стоит забывать, что А. Толстой превосходно владел не только салонной речью, но и уличным языком — факт, замалчивание которого пуританами от литературы до наших дней дает метастазы недооценки его литературного творчества.

Кстати, стоит заметить, что отношения между стариком Джузеппе и "папой" Карло лишены малейшего намека на гомосексуализм, т.е. в акте передачи бревна-зародыша из одних рук в другие настолько нивелировано чувственное, эротическое начало, что подозревать какую-либо страсть между этими двумя почтенными стариками просто абсурдно. Здесь воплощена чистая идея действительного непорочного зачатия, идея, ставящая под сомнение кажущуюся безусловность женского участия в процессе появления новой жизни. Результат ее воплощения, конечно, довольно симптоматичный, но — лиха беда начало! — и это еще один смысловой слой произведения, прекрасно коррелирующий с остальным содержанием.

Естественно, у "папы" Карло от всего этого не мог не появиться комплекс кастрации, т.е. ощущение неполноценности по отношению к нормальному мужчине. С первых секунд появления Буратино на свет Карло борется с желанием "укоротить нос" своему отпрыску (о символической роли носа Буратино см. ниже), но, к счастью, справляется с искушением. Эта внутренняя борьба — безусловная плата за "материнство", и автор неоднократно подчеркивает в тексте собственное сочувствие данному герою — Папе Карло. И хотя сюжетная роль его невелика, без транссексуального материнства Карло метафорическая картина была бы неполной. Оценивая характеры Джузеппе и Папы Карло в целом можно заметить, что оба они определенно положительны, эмпатически выдержаны, социально активны, но в то же время самостоятельной выразительностью не обременены. И это тоже играет на руку авторской концепции — чем ближе характер человека к социальному характеру, тем наиболее полна его общественная адаптация — но в то же время тем меньше у него остается подлинных человеческих черт, присущих индивиду, способному заявить о себе. Стать героями произведения эта пара уже не способна, их задача — отразить идею мужчины-родителя и детерминировать появление главного героя — Буратино. При этом сам Буратино получает в наследство от своих родителей Эдипов комплекс, преодоление которого становится одним из центральных сюжетов главного контекста книги. Но об этом речь пойдет немного позже.

Подведем итоги под этими двумя типажами. Что они символизируют в масштабе modus operandi земной ноосферы? Очевидна параллель между действиями двух стариков и настойчивыми попытками творческой половины человечества найти тайну жизни, самостоятельно создать нечто новое in vitro, не прибегая к помощи матери-природы с ее капризным характером и вечно непредсказуемым результатом. Подчеркнутая симпатия автора этой идее вкупе с ее откровенно фантастическим допущением дает нам понять, что хотя ее образ и привлекает умы и чувства, но само воплощение если и станет когда-либо возможным, то лишь по прошествию не столько многих, сколько долгих стадий развития. Пройти которые, возможно, нам доведется по пути Буратино.

Вот и пришел черед главного героя. Если парочка Джузеппе-Карло еще находится в стороне от каких-либо стадий развития либидо, символизируя собой достаточно самостоятельную идею, то Буратино сразу окунает нас в мир фаллической фазы — со всеми ее комплексами и эрогенными зонами. Однако в первую очередь выясним — что символизирует сам Буратино, его внешний вид,

его характер, его цели и поступки, направленные на их достижение. Учитывая знаковую окраску всего произведения и обстоятельства появления героя на свет, путешествующий одушевленный кусок бревна предстает перед нами метафорой высвобожденного либидо, раскованной сексуальности. Его символом безусловно является фаллос, сюрреалистическое акцентирование которого заключается не только в прообразе — исходной палке-бревне, но и в длинном носе (здесь писатель продемонстрировал прекрасное владение семантическими конструкциями — и нос, и ассоциированный с ним прототип являются братьями-близнецами, обладая массой общих черт: как морфологически — по выделяющейся части тела, так и лингвистически — по длине вульгарного (народного, т.е. — популярного) его названия). Также вспомним старую русскую поговорку, приписывающую прямую зависимость длины мужского члена от размера носа. Кроме этого, можно еще привести множество художественных параллелей между двумя этими органами. Так, народный фольклор оставил нам убедительные доказательства того, что простой люд не мог не догадываться об истинной подоплеке и значении выдающейся части лица Буратино; это отразилось в анекдотах следующего образца: "Кто такой Буратино? Это Казанова вверх ногами". Но на самом деле, Буратино представляет собой не просто сексуального гиганта, он — гипостазированная идея либидо, воплощение мужской сексуальности, ищущий приключений на свой длинный "нос". А чем, как ни классическим либидо, оборачивается на деле его пресловутое "любопытство"? Толстой изящно владел искусством комбинаторики — слово это раскладывается на "любовь" и "пытать", т.е. — искать, достигать, находить выход и удовлетворение своей сексуальной энергии.

Таким образом, Буратино является объективизацией автономизированного фаллоса, наделенного минимумом ума и максимумом маневренности для достижения единственно возможной цели. Настойчивое подчеркивание принадлежности героя к фаллической стадии, его представительские полномочия и симптоматичные регалии, заставляют нас предположить, что автор вкладывал в эту фазу большое значение. Вероятно, не зря именно она противостоит на страницах книги прочим — латентной, орально-каннибалистической и анально-садистической (большей частью — последней). Ответ на это прост — у Буратино, как у каждого в этой фазе, концентрирующаяся энергия либидо менее всего завуалирована и искажена. Ее безусловная ценность уже свободна от несовершенства двух предшествующих фаз, и в то же время еще не опошлена отвлеченной латентной прагматикой. Конечно, в ней сексуальность Буратино еще не завершила свое формирование, и в настоящем виде представляет собой экспансивную силу, не нашедшую себе достойного приложения. Но ее важность можно оценить уже на данном этапе, перспективы ее применения начинают проглядывать уже сейчас. Поэтому автор открыто одобряет проявляемый героем "генитальный" интерес (пресловутые попытки Буратино повсюду "сунуть нос не в свое дело" — автор дает понять главному герою и читателю, что настоящее дело для носа Буратино еще впереди). За всем этим проглядывает колоссальный по своей глубине смысловой ряд, дешифровку которого мы произведем по мере описания характера героев.

Конечно же, у главного героя должна иметься какая-то маленькая, но весьма беспокоящая его деталь, которая бы разнообразила его неуязвимый характер. Для Буратино ее роль выполняет Эдипов комплекс — характерная установка ребенка по отношению к родителям, которая складывается в фаллической фазе сексуального развития. Автор сознательно ставит своего героя перед необычно усложненным вариантом этого психического гандикапа — отцов у Буратино двое. Папа Карло тоже может считаться таковым, ибо, родив Буратино, он больше ни разу не претендует на какие-либо женские роли. Вариантом выхода из этого комплекса для мальчика является идентификация с отцом. Буратино это сделать трудно, ибо отец у него совсем не "папа" Карло, а старик Джузеппе — и в силу этого главный герой стоит еще и перед задачей половой идентификации, которую он успешно одолевает в ходе поисков себя (ибо две эти задачи неразделимы благодаря онтогенезу Буратино). Однако дается ему это нелегко — свойственная фаллической стадии агрессия ориентируется как на родителей, так и на братьев с сестрами — отсюда первоначальные конфликты Буратино с Папой Карло и друзьями-куклами (случай с Мальвиной достоин отдельного рассмотрения). Агрессия — качество, биологически присущее индивиду, своей бессознательной целью имеет самоуничтожение, питающееся энергией первичного позыва к смерти, Танатоса — тесно связана с развитием либидо, и входит составной частью в его прегенитальные организации. Однако, под руководством интенции либидо, Буратино преодолевает этот порог, за которым его ожидает счастливый финал — психосексуальный катарсис, сторицей вознаграждающий героя произведения за все преодоленные препятствия — позволяя практически миновать латентную фазу развития при достижении вожделенной генитальной.

Здесь уместным будет вспомнить о феномене Золотого Ключика, как об объекте, вокруг которого разворачиваются многие эпизоды книги. Самостоятельной ценностью этот предмет, очевидно, не обладает. Даже в догматическом отношении к тексту его роль довольно-таки символична. Для чего же автор ввел эту сущность в состав произведения? Теперь мы уже понимаем, что целью этого было — помочь Буратино освободить свое "Я", дифференцировать систему ценностей на фаллический символ, как вещь в себе, и на обладающего им субъекта. Лишь открыв для себя несамодостаточность и даже неоднозначность собственно фаллоса вне интенций его обладателя, Буратино начинает видеть в себе не только свой длинный "любопытный" "нос", но и скрытую за ним индивидуальную природу. Которая, как ни парадоксально, пробуждается в нем именно с этого опыта. В этой концепции Буратино кардинально отличается от прочих охотников за Золотым Ключиком — Карабаса Барабаса и Дуремара. Для них вся ценность фаллоса выражена убогими представлениями, характерными для анально-садистической фазы, которую они представляют, — именно это обуславливает их зацикленность на попытках овладеть Золотым Ключиком.