Приключения Джейкоба Фейтфула
Шрифт:
— Скажите, слишком поздно нанять ваш ялик? Я хорошо заплачу вам.
— Куда вы желаете отправиться, сэр? Уже половина одиннадцатого.
— Знаю и почти не надеялся найти здесь яличника. Я приехал на всякий случай. Согласны ли вы доставить меня вверх по реке?
Я посмотрел на говорившего и с восторгом узнал в нем молодого человека — Уорнклиффа. Но я и виду не подал, что знаю его.
— Если вам угодно, сэр, я готов, — сказал я и снова столкнул в воду ялик, вытащенный мной на берег. Вскоре мы плыли по реке, и я раздумывал, сказать ли ему, кто я, или нет. Наконец решил выждать и разузнать, что он за человек.
— К какому берегу, сэр? — спросил я. — К левому, — был ответ.
Я хорошо знал это и молча греб почти до самой стены памятного мне сада.
— Теперь не шумите, — послышалось приказание, которому я повиновался,
— Я думаю, в дело замешана дама, — заметил я. — Если вам угодно доставить ей известия, я мог бы устроить это.
— Да? — спросил он. — Погодите немного. Я скоро поговорю с вами. — Он посвистел и, прождав еще десять минут, опустился на скамейку и попросил меня грести обратно. После короткого молчания Уорнклифф сказал: — Вы думаете, что могли бы переговорить с нею. Как?
— Если вы напишете письмо, сэр, я попытаюсь доставить его.
— Как?
— Эго, сэр, предоставьте мне, и доверьтесь случаю. Но вы должны сказать мне, кто она, чтобы я не передал записки кому-нибудь другому. Также объясните мне, кто живет в этом доме, чтобы я мог остерегаться подозрительных глаз.
— Правильно, — ответил он. — Скажу вам, что если вы добьетесь успеха, я щедро награжу вас; но за нею так смотрят, что вряд ли это будет возможно. Однако человек в отчаянии, как утопающий, хватается за соломинку, и я посмотрю, не можете ли вы помочь мне.
Тут он сказал, что кроме Сесилии в доме жили только ее дядя и слуги, которые все шпионили за ней; что я должен следить, не позволят ли ей выйти гулять в саду одной; что, прячась под стеной с восьми часов утра до вечера, я, может быть, найду возможность передать ей письмо. Он поручил мне быть подле моста на следующее утро в семь часов, прибавив, что приедет туда и передаст мне конверт. Мы подошли к Фулгаму. Он живо выскочил на пристань, заплатил мне гинею, сел на лошадь, которую его грум водил взад и вперед, и уехал. Я вытащил лодку на берег и, усталый, пошел домой. Мэри ждала меня и принялась расспрашивать, почему я вернулся так поздно, но я отвечал очень уклончиво, и она ушла очень рассерженная.
На следующее утро к пристани явился слуга с письмом и сказал, что ему приказано ждать до вечера. Я повел ялик вверх по течению, положил конверт под отделившийся кирпич, как было сговорено с молодой девушкой, потом отчалил к противоположному берегу, откуда открывался вид на весь сад.
Через полчаса из дома вышла молодая девушка вместе с какой-то женщиной и стала прогуливаться по усыпанной гравием дорожке. Вот она остановилась и посмотрела на реку; ее спутница продолжала ходить. Как мне казалось, Сесилия, не надеясь найти что-нибудь под кирпичом, сдвинула его ногой, заметила белую бумагу, быстро схватила конверт, спрятала за лиф и снова посмотрела на реку. Было тихо. Я просвистел два такта условной мелодии. Она услышала и быстро прошла в дом. Приблизительно через полчаса Сесилия вернулась и, улучив удобную минуту, наклонилась к кирпичу. Я прождал несколько минут и увидел, что молодая девушка и ее спутница исчезли в доме, приблизился к стене, поднял кирпич, взял письмо и вернулся к Фулгаму. Я отдал письмо слуге; он поскакал обратно, а я пошел домой, вполне довольный своим успехом, но ломая голову над смыслом того, что происходило.
ГЛАВА XXXIV
На следующий день было воскресенье, и я, по обыкновению, отправился навестить Домине и м-ра Тернбулла. Я пришел к школе в ту минуту, когда мальчики направлялись в церковь. Впереди шел учитель; арьергард составлял сам Домине. Я двинулся за ними. Домине казался унылым и почти не разговаривал со мной во время нашего странствия. По окончании богослужения он попросил учителя отвести воспитанников в школу, а сам остался со мною на кладбище Он оглядывал надгробные камни и время от времени что-то бормотал. Наконец, все прихожане разошлись; мы остались одни.
— Не думал я, — сказал он наконец, — заботясь о тебе в детстве, что получу такую награду; не ждал я, что мальчику, брошенному на произвол судьбы, я буду изливать печаль моей души и найду в нем сочувствие, которого давно не видел, так как отдалился от всех прежних друзей. Да, Джейкоб, все, кого я знал в юности, лежат теперь здесь, и с тех пор прошло целое поколение. Ты один у меня, и я чувствую, что тебе я могу довериться. Благослови тебя Бог, мой мальчик, и раньше, чем меня положат здесь рядом с ушедшими от меня, я хотел бы видеть тебя благоденствующим и счастливым. Тогда я спою «Nunc dimitis» note 35 , тогда я скажу: «Ныне отпущаеши меня, Владыко».
Note35
Nunc dimitis — ныне отпущаеши (лат.).
— Я счастлив, сэр, — ответил я, — слыша, что я могу служить вам поддержкой, но мне жаль, что вам нужноутешение.
— Джейкоб, — сказал он, — во все времена жизни человек нуждается в поддержке и утешении. Однако я не считаю наш мир долиной слез; нет, Джейкоб, это прекрасный, сияющий мир, и он был бы счастливым, если бы мы умели подавлять наши чувства и страсти, чтобы вполне наслаждаться прелестью и разнообразием природы. Все создано для наслаждения и счастья, но мы своими излишествами оскверняем то, что было бы прекрасно в противном случае. Вино было дано, чтобы веселить сердце человека; но не видел ли ты, как твой наставник низко упал благодаря невоздержанности? Джейкоб, чувство привязанности было вложено в человека, чтобы служить для него сладчайшим счастьем; однако ты видел, как я, твой наставник, поддавшись глупому тщеславию, по безумию, полюбил девушку и обратил нежное чувство к ней в источник страданий. Джейкоб, — продолжал Домине, помолчав, — после книги жизни поучительно читать и книгу смерти. Смотри, каждый камень кругом нас может служить страницей, а каждая страница — уроком. Прочти надпись на плите перед нами. Кажется ужасным, что единственный ребенок был вырван из объятий родителей. Кажется ужасным, что они потеряли все свое наслаждение, предмет повседневных забот, свою единственную мечту; а между тем я знал их, и небо поступило с ними добро и милосердно: они жили только для ребенка, они забыли свои обязанности относительно Бога и людей; потеряв же сына, вернулись к ним. Вот и другой камень, Джейкоб; он обозначает место погребения одного из моих самых ранних самых дорогих друзей. У него был один недостаток, оказавшийся источником несчастия всей его жизни и повлекший его безвременную кончину. Он был мстителен, никогда не забывал нанесенных ему обид, не помня, что сам он, бедный смертный, нуждался в снисхождении. Он поссорился со своими родственниками и погиб во время дуэли с другом. Я упоминаю об этом тебе, Джейкоб, потому что и в тебе горит мстительность.
— Я уже помирился с мистером Драммондом, сэр, — ответил я, — но ваши слова не пропадут даром.
Домине обрадовался, прибавил еще несколько советов, заключив их словами, что, по его мнению, мое стремление к независимости изобличает только гордость. После этого он глубоко задумался и наконец сказал, что нам пора вернуться домой.
Я простился с Домине, пошел к Тернбуллу и рассказал обо всем, что случилось со времени нашей последней встречи с ним; капитан выслушал меня внимательно, а прощаясь, попросил на днях зайти к м-ру Драммонду и передать моему бывшему покровителю деньги, которые он был должен ему за вино.
Я согласился, так как мне было приятно повидаться с Сарой. Дома Мэри рассказала мне, что у нее был Том Бизли, что его ялик строится, что инвалид бросил место на барже и занялся изготовлением вывески, которая привлекла бы заказчиков.
На следующее утро я только что хотел спустить ялик, когда к пристани подъехал Уорнклифф и сказал мне:
— Фейтфул, пойдемте со мной в таверну. Мне надо с вами поговорить.
Едва мы вошли в маленький кабачок, он продолжал:
— Прежде всего я заплачу мой долг, потому что я должен вам много. — И он положил на стол пять гиней. — Я узнал от Сесилии, что у вас хранится жестяной ящик с документами. Почему вы мне не сказали этого? Почему вы также не сказали, что именно вас я нанял в тот вечер, когда мне так не посчастливилось?