Приключения Джейкоба Фейтфула
Шрифт:
— Как-нибудь на днях мы с мамой отправимся кататься по реке, только ради вас, — заметила она.
Я засмеялся и ушел, но был ужасно обижен. Сарказм Сары уязвил меня, однако об руку с насмешкой я видел в ней столько доброты, что не мог на нее сердиться. В четверг я обедал в семье Драммонд, и они были одни и обращались со мной ласково и внимательно, но все-таки в наших разговорах чувствовалась маленькая принужденность. После обеда м-р Драммонд говорил мало. Он больше не предлагал мне поступить к нему, не спрашивал, как идет мое дело. В общем, я чувствовал себя неловко, с удовольствием ушел от них, и мне не хотелось снова вернуться в их дом. Надо заметить, что теперь м-р Драммонд занимал гораздо более важное общественное
Читатель, не желая утомлять вас неинтересными подробностями, я пропущу приблизительно два года, раньше чем снова возьмусь за рассказ. Я скажу только вкратце о том, что произошло за это время. Домине продолжал свою деятельность, сморкался и действовал розгой с таким же успехом, как и прежде. Почти каждое воскресенье я навещал его и выслушивал советы моего доброго наставника. М-р Тернбулл был по-прежнему ласков и внимателен, но его здоровье заметно ухудшилось. Он не мог оправиться от последствий купанья подо льдом. Семью Драммонд я видел редко. Я никогда не бывал у них без приглашений, которые мне приносил Том. Сара сделалась красавицей, богатство Драммонда помогло его семье войти в избранное общество. Расстояние между нами еще увеличилось. Степлтон все курил трубку и разглагольствовал о «человеческой природе». Мэри стала прелестна, но кокетничала хуже прежнего, бедный Том совсем потерял голову и постоянно бывал с нею; она же то улыбалась ему, то смеялась над ним и отталкивала его, совершенно перестала слушаться меня и, казалось, умышленно делала все, что мне не нравилось. Тем не менее мы были довольно дружны.
Дела старого Тома шли хорошо; он по целым дням колотил и заклепывал кили всевозможных лодок, скрашивая работу песнями. Я часто бывал у него, слушая его песни и рассказы.
Моя жизнь текла незаметно. Я снова обратился к своим книгам, читал во время долгих летних вечеров, пока Мэри прогуливалась с Томом младшим и другими поклонниками. Тернбулл давал мне книги. Но, хотя мой ум расширился, я не стал счастливее. Напротив, я все больше и больше чувствовал, что поступил безумно, обеспечив свою независимость; я сознавал, что умственно стою выше своего положения в свете; что те, с кем я живу, неподходящие для меня товарищи, что ради безумной гордости я оттолкнул возможность возвыситься. М-р Драммонд не возобновлял своих предложений, а м-р Тернбулл, думавший, что я держусь прежнего мнения, и в то же время страдая от ревматизма, заботился теперь больше о себе, чем о других, и тоже перестал уговаривать меня бросить ялик Я был слишком горд, чтобы сказать кому-нибудь о моих желаниях, и продолжал работать на реке, почти не интересуясь заработком. Единственное счастье давали мне страницы истории или цветы поэзии. Чтение — как змея, в теле которой, как говорят, кроется противоядие от отравы ее зубов, — расширяя мой ум, сделалось для меня источником недовольства, однако оно отвлекало мою мысль от настоящего. Итак, пропустите, читатель, два года и дополните картину вашим воображением. Я же снова начну мой рассказ.
ГЛАВА XXXVI
Я сидел в моем ялике с книгой в руках. Том подошел ко мне и сказал:
— Ты помнишь, Джейкоб, что завтра кончается время моего учения? Я проработал семь лет и с восходом солнца освобожусь. Сколько остается служить тебе?
— Приблизительно год и три месяца, Том. Вам лодку, сэр?
— Да, и поскорее, я тороплюсь, — ответил подошедший наниматель. — Прилив или отлив?
— Отлив начнется скоро, сэр, но теперь вода спокойна. Том, посмотри, не можешь ли ты отыскать Степлтона.
— Ну,
— Я думал, что ты хотел повидаться с ней, — заметил я Тому, когда мы отчалили.
— Бог с Мэри, — ответил он.
— Что такое там опять?
— Мы двое безумцев. Она слишком капризна: она мне слишком нравится и поступает слишком дурно, я слишком увлечен ею. Значит, ты видишь, Джейкоб, что между нами слишком много «слишком». Впрочем, двое могут сделаться одним, Джейкоб, и тогда «слишком» потеряет силу.
— «Сделаться одним» при помощи пастора? Только где пастор?
— Я похожу на проповедника, — ответил Том, который греб на носу. — Ты хороший клерк, а я позади тебя, как священник позади причетника.
— Недурно сказано, — заметил джентльмен, совершение забытый нами во время разговора.
— Яличник был бы дурным проповедником, сэр, — ответил Том.
— Почему это?
— Потому что он всю жизнь смотрит в одну сторону, а направляется в другую.
— Очень, очень хорошо. Редко услышишь такие ответы в ялике. Возьмите это, — сказал джентльмен, бросив Тому полкроны.
— Благодарю, сэр, желаю, чтобы, когда мы встретимся снова, у вас было не больше разума, чем теперь.
— Что вы хотите сказать?
— Я желаю, чтобы у вас не было достаточно разума, чтобы беречь деньги.
— Я думаю, вы находите, что этого добра у меня мало?
— Какого добра, сэр? Ума или денег?
— Ума, мой милый.
— Нет, сэр, я думаю, что у вас есть и то и другое. Вы только что щедро заплатили за остроумие, а вряд ли вы сделали бы это, если бы у вас не было лишних денег.
— Но я говорил о своем собственном уме.
— Ни у одного человека нет своего ума: если он заимствует его — этот ум не принадлежит ему; если он скрывается в его голове, он получил его от своей матери; значит, опять таки это не его собственный ум.
Подле пристани Лондонского моста джентльмен вышел и заплатил мне деньги.
— До свидания, мой милый, — сказал он Тому. Нас позвал смуглый, плотный, низкорослый молодой человек, который еще с лестницы кричал:
— Эй вы, лодочники, хотите хорошо заработать? — На наш утвердительный ответ он продолжал: — Переправьте меня в Грейвзенд, если не боитесь соленой воды.
— Это не близко, — ответил Том, — и в соленой воде нам нужно заработать на соль к похлебке.
— Заработаете, и в придачу заработаете еще по стакану грога.
Мы сговорились отвезти его за две гинеи, снесли вниз его багаж, уложили вещи в ялик и пошли с отливом. Наш наниматель оказался очень болтлив, и мы скоро узнали, что он был помощником корабельного мастера на сорокаорудийном фрегате «Имморталите» note 36 , который должен был отойти на следующее утро. Вот показался фрегат, синий вымпел которого гордо развевался. Дул сильный ветер; поднимались большие волны, и в наш ялик хлестала вода. Благодаря тяжелому ящику нанимателя он так сильно погрузился, что мы боялись утонуть. Когда мы подошли к судну, к ящику привязали веревку, и матросы стали вытягивать его из! ялика, корабельный катер подошел близко, и, не знаю, случайно или умышленно лоцман, который управлял им, натолкнулся на нас; ялик треснул, и нам грозила опасность быть раздавленными между катером и боком фрегата. Однако моряки в катере оттолкнулись веслами и подхватили нас, но наш ялик затонул и поплыл к корке фрегата.
Note36
Имморталите — бессмертие (фр.). В те времена кораблианглийского флота носили, как правило, французские имена.