Приключения Гаррета. том.2
Шрифт:
— Ну что, Гаррет, я прошел испытание?
Таких подробностей никакой оборотень знать не может. Я кивнул.
Дверь открылась. Вошел слуга с подносом, принес перекусить. «Разрази меня гром!» — пробормотал я. Вот это маскировка!
— Чай, сэр… — Дуралейник выпучил глаза, выпустил поднос из рук. Грохоту-то, грохоту!
— Хватайте его! — прошипел я сквозь стиснутые зубы. — Это Слави Дуралейник! Хватайте!
Теверли мгновенно подчинился. К несчастью, одноногие редко побеждают в забегах.
Дуралейник исчез из комнаты, прежде чем кто-либо другой, кроме
Я выскочил в коридор. Ни следа. Словно в воздухе растворился. Честно говоря, я до сих пор сомневаюсь в правоте Релвея: он меня уверял, что Дуралейник не менял облика. Как ни крути, а Релвей — не то чтобы непогрешимый свидетель. Однако Покойник тоже отрицает, что Дуралейник — оборотень. Впрочем, не так давно нас всех убедили — уж меня точно, — что и Его Словоблудие можно одурачить.
Что ж… Подобно Таме Монтецуме, Дуралейник умел выживать в любых условиях. Будем утешаться тем, что вывели его из игры.
Что касается оборотня, его судьба решилась просто. Лейтенант Нагит, связав лже-Маренго покрепче, принялся убеждать в чем-то полковника Теверли и Тильда. Они долго что-то выясняли, но в конце концов лейтенант добился своего: мятеж ему простили. Однако взамен Теверли и старший Волк, которые, похоже, не сговариваясь нашли общий язык, потребовали себе оборотня.
Судя по выражению лиц, у них были к нему личные счеты. Оба как будто прикидывали, давно ли эта тварь ими помыкала. Я не стал уточнять, что подмена могла произойти буквально на днях. Они собираются обвинить его во всех смертных грехах — флаг им в руки.
Если им хватит ума, они запросто вернут «Кличу» все, что тот утратил, — достаточно объявить во всеуслышание, что последние конфузы объясняются коварством оборотней, то есть не-людей, проникших в самое сердце организации.
Теверли и Тильд напряженно размышляли — и расцветали на глазах. Я поманил Таму и ткнул пальцем в безвольно поникшего оборотня.
— Он твой, Эд.
Потом схватил Таму за руку.
— Пошли отсюда, дорогая. Пускай прибираются в собственном доме. Эд, когда в следующий раз будешь в городе, загляни ко мне. Возьмем Тинни и Никс и завалимся в одно симпатичное местечко. — Надо будет подобрать такое, где на десерт подают фаршированных попугаев.
— Непременно.
Мы с Тамой вышли в коридор. Я торопился выйти наружу. Когда мы добрались до выпаса, я прошептал:
— Пошевеливайся, женщина. Чем дальше уйдешь, тем спокойнее тебе будет. Или ты забыла: никто ведь тебе ничего не обещал? — Вообще-то Нагит кое-что обещал, но мы оба знали, что он лжет.
— Ты сдержишь слово?
— Я всегда стараюсь это делать, даже когда мне самому боком выходит. Потому что мое слово — единственное, чем я дорожу. — Мы приближались к воротам.
Беги, Тама, беги. Если мы встретимся снова, я припомню тебе все твои темные делишки, прежде всего Вейдеров. И нет у меня никаких обязательств перед обществом, что бы там ни вещал Покойник.
— Я не привыкла ни о чем жалеть, Гаррет. Но сейчас мне жаль, что все так получилось. Правда. Как-то само собой сложилось…
— Понимаю. Мне и самому найдется, о чем пожалеть.
— Может, нам повезет в следующей жизни.
— Там поглядим.
Когда мы вышли из ворот, Тама свернула на юг и побежала. А я побрел на север. И четверть мили спустя наткнулся на очередного близнеца Релвея; на сей раз это был оборванец в лохмотьях. Его сопровождала целая толпа. Должно быть, хотели пикничок устроить.
— Ты что, работу бросил? — невинно поинтересовался я. Чего Релвея принесло сюда, со всеми его громилами? Надеюсь, никаких глупостей, вроде штурма поместья, не намечается? Человеколюбцы, хоть и в смятении пребывают, отпор дать не задумаются.
Ко мне вдруг вернулась моя паранойя. Орава стражников — и одинокий Гаррет. Да еще с говорящей курицей на плече. Угадайте, кто кого?
Впрочем, Релвей просто хотел побеседовать.
— Как только ты расколол Норт-Энглиша, я оттуда слинял. Решил тебя здесь дождаться. Без него «Клич» развалится.
— Не мне судить. Я никогда не видел молочных рек с кисельными берегами.
— Ты циник, Гаррет, циник и пессимист, верящий исключительно самому себе.
Попка-Дурак захихикал, будто услышал нечто смешное.
— Птичка, учти, дома по тебе сковородка плачет.
— Честно говоря, — продолжал Релвей, — я и сам не знаю, доволен или нет. В чем-то «Клич» был нам полезен.
Естественно, ему не могли не понравиться призывы к порядку и соблюдению законности.
— Тебе есть над чем поработать. Слави Дуралейник. Помнишь про него? Он не тот, что раньше, но по-прежнему на свободе. Если ты его в ближайшее время не поймаешь, он снова что-нибудь этакое придумает. Характер у него такой.
— Я им займусь, Гаррет. Все равно, сегодня великий день. Мы победили.
Он всерьез или придуривается? С Релвеем ни в чем нельзя быть уверенным. Такой у него характер.
— Мне понравились твои слова, Гаррет. Жар сумрачной стали. — Он разумел наш разговор в ту ночь на пивоварне Лампа.
— Война не закончена.
— У войны нет конца. Знаешь что? Сообщи, когда соберешься наконец изжарить этого петуха. Я подливку принесу.
— Ха! Слыхал, птах? Смерть твоя близка.
— Спасите! Я больше не буду!…
Релвей хмыкнул.
— Не забудь крысючиху домой забрать.
— Чего?
— Ребята говорят, она вон в тех деревьях прячется. Все тебя высматривает. Беспокоится, верно. Хотел бы я поглядеть, как она тебя спасает ото всяких громовых ящеров и крысоненавистников.
Попка-Дурак зашелся в хохоте. А я — я растерялся. В кои-то веки у меня не нашлось что ответить.
Поганая штука жизнь. Но она продолжается.