Приключения Гомера Прайса
Шрифт:
– ...Да, - сказал шериф Гомеру на пятый день празднования.
– Свавная была сладьба... то есть я хотел сказать - славная свадьба. Ничего не скажешь.
Он обсосал грудную косточку очередного цыпленка, взял двумя пальцами дужку - некоторые называют ее "бери да помни", - повертел в руках и вздохнул. Но он недолго оставался печальным, через минуту взор его прояснился, и шериф сказал:
– А ты знаешь, они пригласили меня обедать у них каждый четверг.
И еще через минуту он добавил:
– Я думаю, это будет очень порошая
– Да уж, - сказал Гомер, - теперь их никто на свете не обгонит.
– Ты прав, парень. Никому не намотать столько веревок, сколько у них у двоих...
А я, пожалуй, начну теперь собирать бумажные мешки или эти... как их... каночные брышки... то есть хотел сказать - баночные крышки!
Глава 5. СЕНТЕРБЕРГСКИЙ МЫШЕЛОВ.
После закрытия ярмарки жизнь в городе Сентерберге вошла в обычную колею. Гомер и его друзья снова сосредоточили главные силы на арифметике и баскетболе, а взрослые занялись своими делами и старались их вести так, чтобы во всем была тишь да благодать. До выборов в городское управление оставался месяц с лишним, и сторонники демократической и республиканской партий еще не начали спорить о том, как лучше управлять городом. Члены Женского клуба тоже пока ни с чем не боролись, дядюшка Одиссей не приобретал новых автоматов для своего кафе...
Словом, ничего нового не происходило и не о чем было людям посудачить, поразмыслить, посплетничать... Не о чем, кроме погоды, кинофильмов и последних фасонов дамских шляп, а этого хотя и не так уж мало, но все же недостаточно.
Дядюшка Одиссей, шериф и все остальные, кто любил собираться в парикмахерской, давно уже ломали голову, о чем бы еще потолковать и как бы убить время до выборов.
Правда, иногда, особенно по утрам, их беседа становилась довольно оживленной.
Так случилось и в тот описываемый нами день, когда шериф, весь сияющий, вошел в парикмахерскую и заявил:
– А я надел сегодня берстяное шелье... то есть я хотел сказать шерстяное белье. С утра было страшно холодно.
– Да ну?
– удивился дядюшка Одиссей.
– Разве? Надо сказать Агнессе, чтобы достала и мое.
– Что касается меня, - сказал парикмахер, - я не надену теплого белья ни за какие деньги! От него все тело зудит...
И они заспорили на целый час, если не больше. Потом их разговор, естественно, перескочил на шерстяные носки, ботинки, галоши, а отсюда и рукой подать до грязи, которая на дорогах, в коровниках, в курятниках... Потом наступило длительное молчание. Городские часы показывали всего половину одиннадцатого, а беседа уже иссякла. Говорить было абсолютно не о чем. Оставалось лишь глазеть через витрину парикмахерской на улицу.
– Вон доктор Пелли пошел, - проговорил парикмахер.
– Кто-то заболел, наверно...
Интересно, кто?
– Может, обморок у жены судьи, - предположил шериф.
–
– Я спрошу сегодня у Агнессы. Она все разузнает.
– Далей Дунер идет, - сказал шериф.
– Он уже три года как без работы.
За окном прошли несколько ребят.
– В школе, должно быть, большая перемена, - сказал дядюшка Одиссей.
И немедленно вслед за этими словами в парикмахерскую вошел Гомер, поздоровался и сказал:
– Дядюшка Одиссей, меня послала тетя Агнесса. Она велела вам сейчас же идти домой и помочь ей подавать дежурный завтрак.
Дядюшка Одиссей вздохнул, поправил свой белый колпак и уже приподнялся было с парикмахерского кресла, как вдруг шериф приложил ладонь к уху и сказал:
– Слышите?.. Что это?
Дядюшка Одиссей перестал вздыхать и прислушался. То же сделал и парикмахер.
Шум (он больше походил на треск) сделался громче, и вот из-за угла выполз и задребезжал по городской площади странного вида автомобиль. Наблюдатели из окна парикмахерской глазели, разинув рты, на то, как он сделал один круг по площади, потом второй и после третьего весь затрясся и остановился наконец перед самыми дверями кафе дядюшки Одиссея.
Автомобиль был таким древним, что его хоть в музее показывай. Вместо кузова на нем стояло какое-то страшное оборудование, видневшееся из-под старого, замызганного брезента. Но не это заставило Гомера, и шерифа, и дядюшку Одиссея, не говоря уже о парикмахере, широко разинуть рты и долго не закрывать Нет!
Больше всего их поразил вид самого водителя.
– Ух ты, какая бородища!
– воскликнул Гомер.
– А волосы!
– сказал парикмахер.
– Ручаюсь, здесь стрижки доллара на два, не меньше!
– Кто-нибудь видит, какое у него лицо?
– спросил шериф.
– Никто, - ответил дядюшка Одиссей, не сводя глаз с удивительного незнакомца.
А тот вытащил свою бороду из рулевой баранки, вылез из кабины и скрылся в дверях кафе дядюшки Одиссея. Владелец кафе тут же ринулся к выходу, на пути крикнув:
– Пока! Увидимся позже.
– Подожди, я с тобой, - сказал шериф.
– Мне что-то есть захотелось.
Гомер, конечно, побежал вслед за ними, а парикмахер закричал вдогонку:
– Поскорее возвращайтесь и расскажите, в чем дело!
– Если я доставлю к тебе этого клиента, - не оборачиваясь, сказал шериф, - с тебя причитается!
Незнакомец скромно сидел на самом дальнем конце прилавка и выглядел до крайности смущенным и застенчивым. Тетя Агнесса, глядя на него с нескрываемым подозрением, подала на голубой тарелке дежурный завтрак. Чтоб не показаться вконец невежливыми, дядюшка Одиссей и Гомер не пялили на него глаза, а зашли за прилавок и сделали вид, что чем-то очень заняты. Шериф притворился, что внимательно изучает меню, которое давно уже знал назубок. Все они лишь изредка бросали мимолетные взгляды на странного посетителя.