Приключения инженераРоман
Шрифт:
Тогда я понял, что меня никто нигде не ждет, надо вернуться в спецшколу, поплакаться, может быть, оденут во что-нибудь, и я на перекладных, как всегда бесплатно, в тамбуре и на подножке (тогда они были у вагонов) из Тамбова поехал в Липецк, на станцию «Свободный Сокол», где находилась спецшкола. В спецшколе ахнули, увидев своего отличника. Но покормили, разрешили побыть до 10 декабря (день образования спецшкол), а потом Василий Захарович Акимов, начальник спецшколы, дал указание на склад подобрать для меня все поношенное, но целое и крепкое, отпустил меня с Богом, наказав впредь вести себя осмотрительнее. В этом спецовском обмундировании я проходил весь срок пребывания в институте и еще года два.
Из спецшколы я поехал в Ленинград по билету, который
* * *
В Ленинграде, пройдясь по старым адресам, я обнаружил, что моя тетка, Вера Капитоновна, жива и здорова, только что вернулась из эвакуации, снова работает и бескорыстно опекает всяких проходимцев, вроде меня. У нее жила какая-то семья таких же бедолаг, к ней приходила знакомая студентка подкормиться, а тут я еще свалился неизвестно откуда. Тетка работала всего лишь техником, а моя двоюродная сестра, возрастом старше меня на два года два месяца и два дня, ничего делать не желала и устраивала матери ежедневные истерики. Тетка помогла мне устроиться на работу в архитектурностроительный сектор института Гипроникель на Невском проспекте. Там я стал учеником конструктора по строительному металлу, и, хотя мои чертежи никуда не шли, через полгода мне было предложено поступить в строительный институт без экзаменов с тем, чтобы я учился и работал и остался бы в Гипроникеле. Но я отказался от этого предложения, потому что душа моя была в автоматике, а не в строительстве. Тогда мне намекнули, что у меня, вероятно, с головой не все в порядке, но отпустили.
А с жильем мне помогли устроиться на время до поступления в институт мои воронежские знакомые Я., тоже вернувшиеся в Ленинград.
Тут нужно сделать некоторое отступление. Однажды я пришел к отцу на правый берег реки Воронеж, где расположена большая часть города, и не застал его дома. Мачеха, посмотрев мне в лицо, сказала, что оно красное, и я, наверное, заболел. Поэтому я должен немедленно отправиться к себе в училище, чтобы не свалиться у нее дома. Я отправился с правого берега реки Воронеж на левый, это пять километров, сообщения тогда не было. Но по дороге вспомнил, что пропустил накануне школу и надо бы узнать, что задали на дом. Поэтому я зашел к Алику Я., с которым сидел на одной парте, узнать уроки. Его мать Мария Самойловна пристально посмотрела на меня и заставила померить температуру. Она оказалась за 39 градусов, и я тут же свалился без сознания. Десять дней я валялся у них, и они меня выходили. И вот теперь они же пристроили меня к своей дальней родственнице Анне Семеновне, врачихе с совершенно неуравновешенным характером.
Анна Семеновна опекала меня, как сына, ничего не беря за постой. Но иногда по вечерам она хватала шприц и собиралась вводить себе морфий, чтобы помереть, потому что жизнь не удалась и жить больше незачем. Я отбирал шприц, выслушивал истерики, но потом решил, что все это надо кончать. В один из подобных случаев я сказал моей домоправительнице, что она может колоться, а я пока погуляю и приду, когда она уже будет мертва. Надеюсь, долго мне гулять не придется? Была очередная истерика, но больше она за шприц не хваталась. У Анны Семеновны я прожил полгода, а, пройдя достаточно легко конкурс, поступил в Политехнический институт и ушел в общежитие: нужно было начинать самостоятельную жизнь.
Учась в институте, я несколько раз приходил в гости к Я., всегда встречал теплый прием, но вскоре с ними расстался. А причина заключалась в том, что в этой типовой еврейской семье непрерывно шли разговоры о том, как бедных евреев притесняют в России. Такому-то мальчику, очень талантливому, не дали поступить в университет, потому что он еврей, а другой мальчик, тоже очень талантливый, окончивший институт отличником, не был принят на работу в оборонное предприятие, тоже потому, что он еврей. И вообще Россия — родина антисемитизма. То, что их папа работал до войны и вновь принят на работу в крупнейшее оборонное оптическое предприятие главным инженером, и то, что они материально обеспечены на самом высоком уровне, во внимание не принималось. Мне со своей пролетарской идеологией все это было крайне неприятно, лжи я не выношу ни в каком обличьи. И я перестал к ним ходить. У них был второй сын Сенька, активист, комсомолец, не знаю его дальнейшей судьбы, но думаю, что он сбежал от родителей при первой же возможности и по тем же причинам.
Позже я обратил внимание на то, что молодому парню-еврею родители не разрешают жениться не на еврейке. Но когда он становится взрослым и самостоятельным, то, если он развелся со своей первой женой, то он женится на ком угодно, но не на еврейке. А его дети становятся русскими.
Наш Ленинградский Политехнический институт был отличным учебным заведением. Он был основан весьма известными учеными — Д.И. Менделеевым — известнейшим химиком, А.Н. Крыловым — создателем теории кораблестроения и Н.С. Курнаковым — знаменитым металлургом. Его Главный корпус был построен в 1902 г. по образцу корпуса Берлинского университета, но затем появился ряд других корпусов — Химический, Механический, Высоких напряжений, два Профессорских корпуса и много чего еще.
Отличительной особенностью Политехнического института было то, что он готовил инженеров не просто высокой квалификации, прошедших через сотни лабораторных работ и всевозможные практики. Но он готовил людей морально. Все его выпускники знали, что они будут работать в трудных условиях на тяжелых предприятиях, бескорыстно служа Родине. Из него вышли тысячи блестящих специалистов, инженеров, ученых и организаторов промышленности, не пасующих ни перед какими трудностями. В институте всегда была очень высокая моральная обстановка. Основной тон задавала комсомольская организация, в то время как во многих других вузах тон задавали профсоюзы, а это совсем другое дело.
Именно комсомольская организация нашего института и именно нашего электромеханического факультета начала в 1947 году студенческие стройки. Это уж потом, значительно позже МГУ раскрутил эти стройки по всей стране, но начало им было положено нашим Ленинградским Политехническим институтом. Мы строили межколхозные ГЭС, хотя и малой мощности (Нэповская, Ложголовская и Климовская — по 200 кВт, Оредежская — на 600 кВт), но совершенно необходимые разоренной войной Ленинградской области, строили коровники и протягивали линии радиопередач, все практически бесплатно и за счет своего отпуска. Лейтмотив был простой: стране это нужно. Я сам был и землекопом, и бригадиром бетонщиков, работал на зоне затопления, которую всю надо было очищать от деревьев и кустарников, и командиром отдельной группы по радиофикации сел и членом Совета строительства.
Мы всегда выполняли и перевыполняли нормы. Когда мы радиофицировали села, то, приезжая в очередное село к вечеру (утром мы закончили радиофикацию предыдущего села), парни разгружали телеги с нашим имуществом, а девочки шли размечать трассу. Потом они шли готовить ужин, а мальчишки шли копать ямы под столбы. К ночи ямы были готовы, и председатель очередного колхоза обязан был к утру развести по ямам все столбы. На утро девчонки готовили завтрак, а парни ставили столбы и засыпали ямы. После завтрака парни на когтях лезли на столбы, вкручивали изоляторы, растягивали и монтировали проволоку, и к вечеру трассы были готовы, а в это время девчонки ставили радиоточки и монтировали радиоузел. На следующий день все заканчивалось, все проверялось, и после обеда мы ехали в следующее село. За месяц мы полностью одной бригадой в 15 человек радиофицировали 11 колхозов Ленинградской области. Другие бригады работали на других объектах и их успехи были ничуть не хуже наших.