Приключения капитана Робино

В авиацию я пришел еще в довоенное время, когда задача, обращенная к поколению, формулировалась так: летать выше всех, летать дальше всех, летать быстрее всех. И канонизированный Сталиным образ Валерия Чкалова, возведенный в ранг великого летчика нашего времени, способствовал принятию решения тысячами мальчишек — летать! А еще из Америки пришел подарок болгарского авиатора Асена Йорданова — его гениальная книга «ВАШИ КРЫЛЬЯ», адресованная юным романтикам Земли. Она стала нашим Евангелием.

И пусть никого не удивит название мною написанного — «14000 метров и выше». В ту пору это был потолок, к которому стремилось целое поколение, а достиг его первым Владимир Коккинаки.

Авиация — совершенно особенный мир. По мере сил и способностей я старался ввести в него читателя, строго соблюдая при этом лишь одно правило — ничего, кроме правды, и преследуя единственную цель: убедить — авиация лучший из миров, который дано прожить человеку.

АВТОР: Значит так: сядь и не дергайся, ты получишь именно то, что тебе, как я понимаю, надо. Но при одном условии — когда ты потащишь свое, не исключаю, вполне даже гениальное произведение в редакцию, на титульном листе — я правильно называю эту первую страничку? — должно быть указано: полуфантастическая история. Мою фамилию объявлять, пожалуй, вообще не обязательно. Не стоит дразнить гусей красным…

Давай, включай свою технику, эта штука японская? Так и думал. И сейчас поедем… Впрочем, подожди минуточку. Чего это я вдруг разволновался? Неужели старому Рабиновичу еще категорически не наплевать, кто и что может про него сказать иди подумать. Погляди в мои глаза. Видишь вокруг райка кольцо — мутноватое, серое. Видишь? Это знак оттуда… Так что пиши все, что считаешь нужным, лишь бы бумага вытерпела.

A.M.: Таким примерно монологом началась наша совместная деятельность на литературном фронте. Что из этой затеи получится, я даже приблизительно не мог себе представить. Но попытка — не пытка.

АВТОР: Чтобы тебе и всем было ясно, попробую сразу высказать свое мнение по деликатному национальному вопросу. Лично мне совершенно неважно, чеченец ты, китаец или, скажу для разнообразия, француз. Понял? Да, я не люблю, когда кто-то орет: все евреи — трусы, все грузины — жулики! Почему не люблю? Объясняю. Если уж делить жуликов, например, на французских, японских и, допустим, турецких, то делать это надо исключительно в процентах! Доходит? И можешь не сомневаться, если среди украинцев обнаружится, положим, пять процентов мошенников, так и среди румын или, я знаю, аргентинцев, финнов или бразильцев их будет примерно столько же. Но вообще мне такая арифметика и деление по национальностям не нравится.

Ты знаешь, однажды я такой эксперимент проделал. Прилетел в Ташкент, заполняю анкету в гостинице. Дошел до пятого пункта — национальность — и написал: негр. Думаю, интересно, какая будет реакция? Прожил неделю. Никто ничего. Перед отъездом, когда пришел забирать документы, спрашиваю у администратора: я тут написал в вашей анкете — национальность «негр»… Ничего? А он смотрит на меня и не понимает, чего я хочу? Потом говорит? — «Какараз…» Это он имел ввиду: а какая разница? Я тогда чуть не упал от смеха. Как звучит-то великолепно: какараз! Между прочим, с тех пор я иногда пишу в анкетах: национальность — какараз…

Странная у нас жизнь! Кое-кто считает меня антисемитом. С чего? Когда сын моего соседа Мееровича, бездельник и балбес Мотька, начинает объяснять, что у него фукнула стипендия, потому что он Меерович и за это преподаватель сопромата больше тройки ему никогда не ставит, то я говорю этому балбесу в лицо: «А что ты знаешь из сопромата? Не больше, чем я — из акушерства. И твой профессор только потому не ставит тебе двойки с минусом, чтобы его не посчитали юдофобом».

A.M. Тут я имел неосторожность заметить что-то о форме нашего дальнейшего труда и, признаюсь, неудачно сострил: де, мол, наша главная задача плавно вписаться в господствующий стиль эпохи…

Автор: А крыша у тебя не поехала? Ты на соцреализм намекаешь? Выдумали умники себе развлечение: ты написал, он написал… у тебя — правда, у него — правда. А теперь давайте выясним, какая правда социалистическая, а какая — наоборот? И поехало… и выясняют… и диссертации сочиняют. Целую науку изобрели. А мы не будем себе морочить головы, скажем совсем простенько: можно писать правду или брехню. Так вот, мы поведем наш разговор по чистой правде.

Все. Довольно умничать. Начинаем.

АВТОР: Валеруса я знал о-о-ой сколько лет! Может — сто, может — даже больше: мы жили в одном доме. Он на пятом, а я на втором. Он был постарше, конечно, но такое положение не сильно мешало, во всяком случае мне. Как-то раз встречаю Валеруса на улице, около парадного и он говорит, чтобы я зашел к нему на работу: есть, мол, серьезный разговор. Какая у него работа, я тогда понятия не имел. А он объясняет: контора его или не контора — кто тут разберет — находится там, где наш районный ЗАГС, но на втором этаже. Спрашивает, понял ли я, куда идти? Ну, я отвечаю, что понял и, мол, ладно, постараюсь забежать. Тут Валерус смеется каким-то глупым смехом и заявляет: не ладно, но постараюсь, а чтобы завтра в два, как из пушки! Он будет ждать.

Иду. А чего было не ходить? Тем более ЗАГС рядом. Поднимаюсь на второй этаж, толкаю дверь и оказываюсь в глухом, плохо освещенном тамбуре, толкаю вторую дверь и не пойму, куда меня занесло: слева солдат и справа — солдат. Тогда, правда, слово солдат употребления не имело, говорили — боец. Бойцы стоят при винтовках с прим-кнутыми штыками. Признаться, я решил, что не туда забу-ровился, но включить задний ход мне не позволили, объяснили — меня ждут, показали дверь с голым номером на стеклянном квадратике — 8. Велели ждать, вызовут. Время подползло к двум. Никакого шевеления. Думаю: или уйти? Только сомнительно, что те, с примкнутыми штыками, выпустят.