Приключения Каспера Берната в Польше и других странах
Шрифт:
Представляя себе это примирение, Каспер так и заснул одетый.
Разбудил его грохот. В маленькой каюте все ходило ходуном, на полу перекатывались осколки глиняного кувшина, слетевшего во время качки. Посреди каюты стоял Вуек. Ни о каких извинениях, объяснениях или примирениях не было и речи.
– Подымайся! – сказал боцман сурово. – Шторм! А тут, на беду, капитан всерьез захворал. Ступай на палубу и смотри, если ты снова будешь работать спустя рукава, посажу на сухари и на воду!
Бурей сломало фок-мачту. Набежавшей волной оторвало доску от палубной переборки, доска задела котелок компаса и сбила
Вытянувшийся на своей койке, желтый, как лимон, с провалившимися глазами, то и дело облизывая пересыхающие губы, лежал Зорзио Зитто и отдавал приказания еле слышным голосом.
Заботливо склонившись над ним, боцман Густав Кнебель старательно по движению губ капитана распознавал его команду и тут же, молнией взлетая на палубу и стараясь перекричать рев бури, передавал команду матросам.
– Откачивайте не переставая воду! На пробоину наложите пластырь! – еле слышно говорил Зорзио Зитто.
В беде узнаешь и друзей и врагов. Работая ночь и день, мокрый по пояс, с руками, ободранными в кровь, Каспер часто ловил на себе и насмешливые и сочувственные взгляды. Как жаль все-таки, что капитан не разрешил ему поселиться в кубрике с матросами! Конечно, многие из них считают его белоручкой, но он докажет и им и Вуйку, чего он стоит.
Прошло, вероятно, дня два или три, а Касперу казалось, что он уже месяц трудится не разгибая спины. И уже то один, то другой из матросов, вытащив из-за пазухи фляжку, показывал на нее, с улыбкой приглашая поляка согреться.
Когда буря немного поутихла и можно было передохнуть, к Касперу подошел молодой матрос Марио.
– Гаспаре, – сказал он шепотом, – а что же это Ротта болтал, будто ты из какой-то Сарматии? Говоришь ты в точности, как мой дружок Филиппе. Уж я-то хорошо знаю, как говорят в Сицилии: три года спали мы с Филиппе на одной койке, делились последним сухарем и поверяли друг другу тайны… С тех пор я никак не найду себе товарища по душе. Вот заговорил ты по-сицилийски, а у меня даже сердце ёкнуло… Никакой ты не чужак! Ты даже лицом похож на Филиппе, только тот черный, а ты рыжий…
– А где же он, твой друг? – спросил Каспер.
– Такой видный был из себя парень, а вот в три дня скрутила его лихорадка. Зашили мы его в старый парус и опустили за борт где-то около Патмоса. Не успели мы с ним даже крестами обменяться. Ты, может, вернешься в Сицилию, так прошу тебя, разыщи его родных!.. Здесь, на «Лючии», народ все больше в летах, не с кем и словечком перекинуться. Я рад, что повстречался с тобой!
Значит, не зря кардинал Мадзини и синьорина Беатриче потешались над цоканьем и пришептыванием Каспера, если даже здесь, на корабле, его принимают за уроженца Сицилии.
С трудом разгибая одеревеневшую спину, Каспер сказал:
– Я тоже рад, что могу перемолвиться с тобой словечком, а придет хорошее время – мы с тобой еще и споем и станцуем, я научу тебя нашим пляскам и песням, потому что Ротта не солгал – я и вправду чужак в вашей стране. Приехал я из далекой Сарматии, но ты увидишь, что это не помеха,
От того же Марио Каспер узнал, как страшатся в команде возможной смерти Зорзио Зитто.
– Ротта толкует, будто он тогда станет капитаном… Ох, и плохо нам всем придется! Не будь он братом доброй синьоры Бианки, мы уже давно набросили бы ночью ему мешок на голову и избили бы так, что он не скоро поднялся бы! – откровенно признался матрос. – Капитана Зорзио у нас все любят и ценят; человек он опытный, справедливый, вышел из таких же простых матросов, как и мы с тобой, но нисколько этим не чванится… А шурин его совсем иное дело! Еще до бури, как только капитан слег, я сам видел, как Ротта открыл свой сундучок и стал примерять на себя богатую одежду. Капитан, мол, помрет, а он останется на корабле за главного, так негоже тогда ему ходить в простой матросской одежде… Ежедневно мы молимся святому Джорджио за нашего капитана: пускай бы господь, нам на радость, сохранил ему жизнь! Сохранил бы нам нашего капитана и избавил бы нас от Ротты! Отец. Лука, судовой священник, тоже понимает, сколько бед может причинить Ротта и команде и судну, и ежедневно возносит молитвы вместе с нами… Вот гляди-ка, этот франт уже на капитанском мостике! – пробормотал Марио со злобой.
И действительно, подняв глаза, Каспер у румпеля рулевого разглядел боцмана, а за его спиной – Ротту, который, отчаянно жестикулируя, в чем-то, как видно, убеждал Вуйка. Лица боцмана Каспер видеть не мог, однако и со спины было заметно, как отмахивается он от наставлений матроса. Оказалось, что, рассмотрев поврежденный компас, Ротта кое-как насадил стрелку на стерженек и велел Густаву Кнебелю менять курс каравеллы.
– Компас не работает, – возразил боцман. – Если плыть по такому курсу, мы попадем не в Константинополь, а собаке под хвост, – очень точно перевел Вуек свою любимую польскую поговорку.
Однако Ротта уже чувствовал себя на корабле хозяином.
Оттолкнув боцмана, он взялся за румпель. Пан Конопка только плюнул с досады.
– Готовьте шлюпки, – громко сказал он подвернувшемуся под руку Марио, – этот упрямец ведет каравеллу на камни!
Ротта передернул плечами и продолжал держаться принятого курса.
И, только когда рев воды у подводных скал стал очевиден, он с беспокойством начал оглядываться по сторонам.
– Где этот ваш студент? – наконец спросил Ротта. – Правда ли, что он может определить местонахождение корабля без компаса?
Тут команда впервые узнала, что Гаспаре, матрос-новичок, над которым они так часто потешались, – человек ученый.
Марио, тот даже рот открыл от изумления.
Однако мало кто верил в то, что Гаспаре сможет вывести корабль на правильный курс.
Вуек подтащил Каспера к рубке.
– Можешь исправить? – спросил он, указывая на компас.
Каспер осмотрел компас и молча кивнул головой. У него еще не прошла обида на Вуйка.
– А можешь узнать по звездам, где мы находимся?
– Может быть, не очень точно, – сказал Каспер, подумав, – но примерно могу.