Приключения Кавалера и Клея

Чабон Майкл

Мальчуган широко раскрыл глаза. Этот симпатичный парнишка был немного перекормлен, зато обладал густыми черными кудрями и большими голубыми глазами, которые теперь сделались еще больше. Детектив пока еще не был уверен, страшится мальчик наказания или тоскует по нему. Чаще, когда он сталкивался с напыщенными негодяйчиками подобного сорта, бывало последнее.

— Мне бы не хотелось снова поймать вас разгуливающим по моему городу, вы меня слышите? Вам следует оставаться на Лонг-Айленде. Там ваше место.

Теперь Либер подмигнул отцу. Сэм Клей рассмеялся.

— Спасибо, детектив, — поблагодарил он. А затем схватил пригоршню сыновних волос и, на взгляд Либера, довольно болезненно затряс голову мальчика взад-вперед. — Этому пацану прямая дорога

в фальшивомонетчики. Уже материнскую подпись на записках учителям лучше нее самой подделывает.

Тут Либер почувствовал, что звенья цепочки начинают подтягиваться друг к другу.

— В самом деле? — спросил он. — А скажи, приятель, у тебя уже готов один из этих маленьких шедевров? Чтобы завтра его показать?

Тремя быстрыми кивками головы мальчик молча признался, что записка готова. Либер протянул за ней руку. Мальчик залез в свой ранец и достал оттуда папку из манильского картона. Затем открыл ее. Внутри лежал единственный лист превосходной бумаги с аккуратным машинописным текстом и подписью. Парнишка вручил бумагу Либеру. Движения его были точными и сверхъестественно аккуратными, почти рассчитанными на внешний эффект. Тут Либер вспомнил, что, по мнению отца мальчика, Томми проникает в город, чтобы болтаться вместе с разными фокусниками в «Магической лавке» Луиса Таннена. Либер просмотрел записку.

Уважаемый мистер Саварезе!

Пожалуйста, простите Томми его вчерашнее отсутствие в школе. Снова, как я уже раньше вам говорила, я считаю, что ребенку требуется терапия офтальмологического характера у специалиста в городе.

Искренне ваша миссис Роза Клей

— Боюсь, ваш сын несет за все это ответственность, — сказал Либер, передавая записку отцу мальчика. — Именно он написал письмо в «Геральд трибьюн».

— У меня было такое чувство, — вмешался дедушка Томми. — Мне показалось, я узнал стиль.

— Что? — спросил Сэм Клей. — Откуда вы это взяли?

— Все пишущие машинки индивидуальны, — негромко пояснил мальчик, глядя себе под ноги. — Как отпечатки пальцев.

— Очень часто дело обстоит именно так, — согласился Либер.

Сэмми внимательно изучил записку, затем бросил на мальчика странный взгляд.

— Томми, это правда?

— Да, сэр.

— Ты хочешь сказать, что никто не собирался прыгать?

Томми кивнул.

— Ты сам все это придумал?

Томми снова кивнул.

— Что ж, — сказал Либер. — Это серьезная вещь, сынок. Боюсь, ты мог совершить преступление. — Он взглянул на отца мальчика. — Сожалею о вашем кузене, — добавил детектив. — Я знаю, вы надеялись, что он вернется.

— Надеялся, — подтвердил Сэмми, удивленный то ли самим этим фактом, то ли тем, что Либер о нем догадался. — Знаете, а я ведь и впрямь надеялся.

— Но он правдавернулся! — Мальчик так звонко это выкрикнул, что даже Либер слегка подскочил. — Он здесь.

— В Нью-Йорке? — спросил его отец. Мальчик кивнул. — Джо Кавалер здесь, в Нью-Йорке? — Еще кивок. — Где? Откуда ты знаешь? Томми, черт побери, где твой дядя Джо?

Мальчик что-то едва слышно пробормотал. А затем, к всеобщему удивлению, повернулся и вошел в здание. Добравшись до блока экспресс-лифтов, он нажал кнопку того, что шел до самого верха.

5

Все началось (если не получило продолжение) с «Чудо-ящика Последнего Демона».

Третьего июля, в день его одиннадцатилетия, отец Томми сводил его на «Историю Робин Гуда» в «Критерионе». Они также позавтракали в «Автомате» и навестили воспроизведенный в библиотеке на Сорок второй улице музей-квартиру Шерлока Холмса, дополненный неоткрытыми письмами, адресованными знаменитому сыщику, туфлей с загнутым носком, полной табаку, отпечатком лапы Собаки Баскервилей, а также чучелом гигантской крысы с Суматры. Все это Томми попросил ему организовать взамен обычного праздника по поводу дня рождения. Юджин Бегельман,

единственный друг Томми, по завершении четвертого класса переехал во Флориду, и Томми не испытывал ни малейшего желания заполнять гостиную Клеев дергаными, угрюмыми, без конца закатывающими глаза пацанами, чьи родители из уважения к его родителям заставили бы их туда прийти. Томми был одиноким мальчиком, непопулярным как среди учителей, так и учеников. Он все еще спал в обнимку с чучелом бобра по кличке Бакки. В то же самое время Томми гордился — вплоть до оборонительно-воинственной позы — своей обособленностью от мира обычных детей Блумтауна, глупых, радостных и завидно старательных. Тайна его настоящего отца, который — как Томми решил, расшифровывая подслушанные намеки и торопливо замятые ремарки его родителей и бабушки до ее смерти, — был солдатом, погибшим в Европе, одновременно служила источником повышенного самолюбия и горькой тоски. Да, этой великой возможности Томми оказался лишен, но тем не менее она могла быть предоставлена только ему. Он всегда симпатизировал тем молодым героям романов, чьи родители умирали или бросали их (как словно бы желая помочь им выполнить свое единственное предназначение в качестве будущих императоров или пиратских вожаков, так и из общей мучительной жестокости к детям всего мира). Томми не испытывал ни малейших сомнений, что подобная судьба ждет и его — возможно, в каких-нибудь марсианских колониях или на плутониевых рудниках пояса астероидов. Томми был слегка пухловат и вдобавок слишком невысок для своего возраста. Многие годы он служил мишенью вполне стандартной детской жестокости, однако его молчаливость заодно с идеально-средней учебой в школе обеспечили Томми определенную степень безопасной незримости. Так что со временем он завоевал себе право полностью исключать себя из обычных театров подростковой стратегии, сопряженной со страхом, куда входили удачи на спортплощадках, непрерывно протекающие игры с переворачиванием карт, Хэллоуин, бассейн и празднование дней рождения. Все перечисленное Томми интересовало, но он запретил себе об этом заботиться. Если Томми не мог увидеть, как за его здоровье пьют в громадной пиршественной зале средневекового замка, обшитой крепчайшим дубом, полной ароматов оленины и зажаренного на вертеле кабана, как там в его честь сдвигают кружки дюжие лучники и прочие искатели приключений, тогда день, проведенный в Нью-Йорке вместе с отцом, вполне мог ему подойти.

Самым главным, ключевым элементом праздника, однако, был визит в «Магическую лавку» Луиса Таннена, что на западной Сорок второй улице, где Сэмми предстояло купить Томми подарок ко дню рождения: «Чудо-ящик Последнего Демона». Ценой аж в $17,95, Чудо-ящик следовало считать весьма щедрым даром со стороны родителей Томми, однако они с самого начала проявляли замечательную снисходительность в отношении его недавнего интереса к магии, как будто этот самый интерес согласовывался с неким тайным маршрутом, мысленно проложенным ими для Томми.

Вся эта магическая каша заварилась с тех пор, как отец Юджина Бегельмана вернулся из деловой поездки в Чикаго с продолговатой коробкой цвета игральных карт, которая, как гласила надпись на наклейке, содержала в себе «все необходимое, чтобы ИЗУМИТЬ и ПОРАЗИТЬ твоих друзей и сделать ТЕБЯ сердцем любой вечеринки». Естественно, у Томми такая программа ничего, кроме насмешки, не вызвала, но после того, как Юджин заставил едва ли не целое крутое яйцо ненадолго исчезнуть, а также почти сумел вытащить из предположительно самого обычного дамского чулка довольно вялую искусственную мышку, Томми испытал острое нетерпение. Подобное нетерпение — сжатие в груди, невольное постукивание ногой, мнимая потребность в срочном мочеиспускании, — временами решительно невыносимое, находило на него всякий раз, как он сталкивался с тем, чего никак не мог раскусить. Тогда Томми одолжил у Юджина детский магический набор «Об-Ракада-Бра!», забрал его домой и за один-единственный уикенд сумел освоить все фокусы. Юджин сказал, что он может оставить набор себе.