Приключения Кавалера и Клея

Чабон Майкл

Он без проблем выбрался на Трассу-24, но умудрился проворонить поворот на Ист-Айслип, и прежде чем это до него дошло, он уже ехал в город. В машине пахло губной помадой Розы и кремом для волос Сэмми, а еще — солоновато-шерстяными остатками зимы. Довольно долго на дороге вообще никого не было, а потому, встретив первых путников, Джо ощутил с ними родство, пока они по свету своих фар следовали во тьму на западе. По радио Розмари Клуни пела «Эй, там», а когда Джо крутанул ручку, вездесущая Розмари никуда не делась, только сменила мотив на «Этот старый дом». Джо опустил стекло, и порой снаружи доносился шелест трав и жужжание ночных жуков, а порой — рев поезда. Ослабив хватку за руль, Джо вскоре потерялся в наборах хитов и рокоте «прямой восьмерки» «Радио-Чемпион». Вскоре Джо осознал, что прошло немало времени, в течение которого он решительно ни о чем не думал — и меньше всего о том, что он собирается делать,

когда доберется до Нью-Йорка.

Приближаясь к Вильямсбургскому мосту и не очень понимая, как он вообще там оказался, Джо испытал необыкновенный момент жизнерадостной благодарности. Теперь на дороге было куда больше автомобилей, но Джо двигался плавно, и крепкая, надежная машинка ловко меняла полосы. Перебираясь через Ист-Ривер, Джо почувствовал, как мост гудит под колесами. Повсюду вокруг себя он ощущал великую инженерную работу, сильнейшее напряжение и упорство стальных заклепок. Всему этому полагалось держать Джо над водой. К югу он заметил Манхэттенский мост с его парижской аурой, утонченно-изящный. Юбки моста отчетливо дамского пола были слегка приподняты, обнажая сужающиеся стальные ножки. Еще дальше лежал Бруклинский мост, подобный огромной жилистой нити. В другой стороне растянулся мост Квинсборо, похожий на две гигантские железные царицы, сомкнувшие руки в танце. А прямо перед Джо нависал город, который его приютил, поглотил и сделал ему немалое состояние. Серо-коричневый, он был увешан гирляндами и боа из какой-то мглисто-серой материи, смешением тумана с залива, весенней росы и выдохов самого Джо. Надежда была его врагом, слабостью, с которой Джо любой ценой должен был справиться, — теперь уже так давно, что прежде чем он успел себя урезонить, настал момент, когда он впустил ее назад в свое сердце.

На западной Юнион-сквер Джо подкатил к фасаду Уоркингменс-кредит-билдинг, где размещался Кредитный союз сценических работников Ист-Сайда. Припарковаться там, ясное дело, было негде. Пока Джо выискивал местечко, позади него скапливался транспорт, и всякий раз, как он притормаживал, злобные фанфары клаксонов снова начинали трубить. Мимо с ревом проехал автобус — лица пассажиров бросали на Джо гневные взоры из окон или передразнивали его неловкость своим озадаченным безразличием. В третий раз обогнув квартал, Джо снова притормозил перед зданием. Тротуар здесь был выкрашен ярко-красным. Джо сидел в машине, пытаясь решить, что ему делать дальше. Внутри грязновато-величественной громады Уоркингменс-кредит-билдинг, в сумеречных, освещенных поперечинами тусклых ламп дневного света помещениях банка сценических работников, под многолетней смесью интереса с пылью лежал его счет. Джо всего-навсего требовалось пойти туда и сказать, что он хочет произвести изъятие.

Тут в боковое окно его машины постучали. Джо подскочил и при этом нажал на газ. Машине подалась на несколько дюймов вперед, прежде чем Джо неуклюже переставил ногу на тормоз и с грубой отрыжкой шин ее остановил.

— Ой! — вскрикнул постовой, который как раз подошел поинтересоваться, что Джо вообще-то имеет в виду, вот так вот задерживая транспортные потоки на Пятой авеню, да еще в самый напряженный час дня. Теперь же он мячиком отскочил от машины, прыгая на одной ноге и обеими руками держась за сияющий левый ботинок.

Джо опустил стекло.

— Вы мне только что ногу переехали! — пожаловался полицейский.

— Весьма сожалею, — сказал Джо.

Полицейский осторожно поставил левую ногу на мостовую, а затем мало-помалу перенес на нее весь свой очень немалый вес.

— Кажется, все в порядке. Вы переехали пустой носок ботинка над большим пальцем. Вам повезло.

— Вам тоже, — сказал Джо. — Вообще-то я позаимствовал эту машину у моего кузена. Пожалуй, я еще не очень хорошо ее знаю.

— Ну да, понятно. Но вы не можете просто сидеть здесь, приятель. Вы уже десять минут здесь торчите. Вам следует двигаться дальше.

— Это невозможно, — сказал Джо, имея в виду то, что машина не может стоять здесь больше одной-двух минут. — Десять минут!

Постовой похлопал себя по запястью.

— Я подвел часы, как раз когда вы сюда подкатили.

— Извините меня, — сказал Джо. — Я просто не могу прикинуть, что мне делать дальше. — Он указал большим пальцем на Уоркингменс-кредит-билдинг. — У меня там деньги, — добавил он.

— Мне наплевать, даже если ваше левое яйцо тоже там, — начал раздражаться полицейский. — Вам следует немедленно смыться отсюда, мистер.

Джо попытался заспорить, но вдруг понял, что с того момента, как полицейский постучал в окно, он стал испытывать колоссальное облегчение. Все для него было решено. Джо не мог здесь припарковаться, а значит, сегодня он не мог получить здесь свои деньги. В конце концов, может статься, это была не такая уж и удачная мысль. Джо включил передачу.

—

Ладно, — сказал он. — Так я и сделаю.

В процессе бесплодных попыток найти дорогу назад на Лонг-Айленд Джо сумел весьма капитально заблудиться в Квинсе. Он уже почти было подъехал к бывшей территории Всемирной ярмарки, прежде чем понял свою ошибку и повернул назад. Вскоре Джо обнаружил, что ведет машину по дороге мимо обширного зеленого кладбища, в котором он опознал Сайпресс-Хиллс. Памятники и надгробия усеивали покатые холмы подобно овцам на полотнах Клода Лорена. Джо уже был здесь однажды — много лет назад, вскоре после своего возвращения в город. Тогда был Хэллоуин, и группа товарищей из задней комнаты Луиса Таннена убедила Джо присоединиться к ним в ежегодном ночном визите на могилу Гарри Гудини. Великий фокусник был похоронен здесь на еврейском кладбище под названием Махпелах. Прихватив с собой сандвичи, фляжки с виски и термосы с кофе, они провели ночь, сплетничая о поразительно насыщенной любовной жизни миссис Гудини после смерти ее мужа и ожидая появления духа Мистериарха. В конце концов Гудини сам обещал, что если подобная вещь окажется выполнимой, он это сделает. На заре Дня всех святых компания дружно шутила, насвистывала и прикидывалась разочарованной тем, что Гудини так и не сумел показаться. Однако по меньшей мере для Джо (и, как он подозревал, кое для кого из остальных) демонстрация поддельного разочарования служила лишь маской разочарования совершенно подлинного. Джо ни в малейшей степени не верил в загробную жизнь, но очень хотел бы верить. Один старый чудак-христианин в публичной библиотеке Галифакса как-то раз попытался утешить Джо, с видом великой убежденности заверив его в том, что евреев освободил именно Гитлер, а вовсе не союзники. И ни разу со времени кончины отца — ни разу с того дня, как он впервые услышал радиоотчет о чудесном гетто в Терезине, — Джо не стоял так близко к тому, чтобы утешиться. Все, что ему требовалось сделать, чтобы найти утешение в словах того христианина, это уверовать.

Джо сумел снова без особых проблем найти Махпелах. Весьма примечательной его чертой было большое, не лишенное мрачной роскоши похоронное здание смутно левантийского дизайна, напомнившее Джо дом отца Розы. Проехав в кладбищенские ворота, он припарковал машину. Гробница Гудини была самой большой и роскошной на всем кладбище, абсолютно не придерживаясь общей скромности, даже строгости других надгробий и плит. Строение было довольно любопытным, напоминая просторный балкон, оторванный от боковой части некого дворца. Буква «С» мраморной балюстрады с колоннами наподобие серифов с обоих концов окружала длинную низкую скамью. Колонны щеголяли надписями на английском и на иврите. В самой середине, под лаконичной надписью ГУДИНИ, сиял глазами бюст покойного фокусника. Вид у него был такой, будто он только что лизнул батарейку. Любопытная статуя плачущей женщины в мантии располагалась вдоль скамьи, расползаясь по ней в каком-то обмороке вечного горя. Джо находил ее очень нескладной и ничего, кроме досады, не вызывающей. Кругом были рассыпаны букеты и венки на различных стадиях разложения, а почти все доступные поверхности были замусорены камешками, оставленными членами семьи, как предположил Джо, или еврейскими обожателями Гудини. Здесь же были похоронены родители, братья и сестры великого фокусника — почти все ближайшие родственники, кроме его жены Бесс. Поскольку Бесс являлась необращенной католичкой, здесь ей места быть не могло. Джо прочел нудную и многословную хвалу матери и отцу-раввину, вполне очевидно сочиненную самим Гудини. И задумался, что бы он положил на могильные плиты своих родителей, будь у него такая возможность. Одни лишь имена и даты уже казались ему излишеством.

Джо принялся подбирать камешки и, так уж получилось, аккуратно раскладывать их на ограде балкона — рядами, кружками и звездами Давида. Затем он обратил внимание, что кто-то засунул маленькую записочку в трещину в монументе, меж двух камней. Стоило ему только заметить записочку, как в глаза стали бросаться и другие послания, припрятанные во всех доступных дырках и трещинках. Джо стал вынимать клочки бумаги, разворачивать их и читать, что люди там написали. Похоже, все записочки были оставлены приверженцами спиритуализма и исследователями загробного мира, предлагавшими великому разоблачителю им подобных посмертное прощение за то, что он при жизни отвергал ту самую Истину, которую теперь вне всякого сомнения для себя открыл. Какое-то время спустя Джо присел на скамью — на безопасном расстоянии от безутешно рыдающей женщины. Он перевел дух, покачал головой и на пробу вытянул кое-какие внутренние пальцы, дабы посмотреть, не коснутся ли они какого-либо останка Гарри Гудини, Томаса Кавалера или вообще хоть кого-нибудь. Нет, даже ни намека. Надежда могла снова и снова его разрушать, но на веру он никогда не стал бы способен.