Приключения маленького тракториста
Шрифт:
— А если приедет директор МТС, Георгий Петрович Черешков?
— В Черепановку начальство редко заглядывает. Оно все больше на машине разъезжает, а к нам на машине раньше июля не попасть. А и приедет — тоже не страшно. Раз — и в кусты! А нет, — так грязной рукой по морде провести! Раз — и черным-черно. Мать родная и та не признает! А мы с тобой сработаемся, Алешка. Только попрошу, чтобы с уважением. Как взявший на себя самое высокое обязательство, я теперь не просто Форсистов, а Харитон Дорофеевич Форсистов! Согласен?
— Согласен, Харитон Дорофеевич…
— Ишь,
— Есть закон, Харитон Дорофеевич. Только уговор, — я свою смену полностью отрабатываю…
— Мне не жалко, — рассмеялся Форсистов. — Можешь и моей прихватить… Я не жадный.
Было уже темно, когда они приехали в Черепановку. Дом Харитона стоял на краю деревни, и в окнах светились огни. Алешка обратил внимание, что в доме есть и летний прируб и большой каменный двор с высоким сеновалом, а это означало, что жить ему будет где. На крыльце их встретила жена Харитона, Глаша, молодая, одетая в сарафан женщина. Она бросилась к мужу, засуетилась, не зная, что ей сначала делать: ввести ли хозяина в дом или внести туда его тяжелые вещи. Только после того, как багаж был водворен в горницу и были произнесены все охи и ахи, полагающиеся при встрече с мужем, она обратила внимание на стоящего у крыльца рыжего парня в запыленных сапогах, который в одной руке держал фуражку, а в другой тюк, из которого валились какие-то книги.
— Это мой сменщик, — сказал Форсистов. — В летней горнице поместим его.
— Пусть живет, — согласилась Глаша. — Мне что на нас двоих, то и на троих готовить.
— Я заплачу, — поспешил сказать Алешка.
— Ладно, ладно; ишь, нашелся богач, — рассмеялся Форсистов. — Нам с тобой еще заработать надо. А не заработаем, — обоих Глаша выгонит!
— Да ну тебя! — тихо ответила женщина. — Нашел выгонялыщицу. Как-нибудь проживем.
— Нет, не как-нибудь, Глаша, а так, чтобы лучше не надо. Не веришь?
— Верю, верю. — И стала накрывать на стол.
За ужином больше всех говорил Форсистов. Он рассказывал, на каких полях им придется работать, уверял, что они легко смогут выполнить по две нормы, и готов был поклясться, что Алешку ждет самое лучшее будущее, на которое может только рассчитывать молодой начинающий тракторист. Алёшка слушал и не мог понять одного: почему так жалостливо смотрит на мужа Глаша? В ее глазах была какая-то боязливость, она словно просила его не гнаться за хорошей жизнью; и когда в азарте он стал уверять Алешку, что через год-другой он, Форсистов, будет ездить на своей «Победе», она перебила его: «Ну зачем, Харитоша, какая-то «Победа», когда есть дом, корова, овечки в хлеву». Форсистов сначала разозлился, а потом рассмеялся: «Ну, что поделаешь с бабой! Отсталость, некультурность!» Алешка, конечно, был на стороне Форсистова, но поведение Глаши вызывало у него какое-то недоверие к словоохотливому хозяину дома. Уж больно много сулит!
После ужина Форсистов повел Алешку в летнюю горницу. Электрическая лампочка, спрятанная в прядях бумажных лент, осветила бревенчатые стены и полог, за которым стояла деревянная кровать. Летняя горница понравилась Алешке. Чисто, светло, окна в сад. Он по-хозяйски огляделся, отдернул полог и, присаживаясь на кровать, спросил:
— Харитон Дорофеевич, вы Шугая не видели?
— Как же. Я только тебя оформил, а он тут как тут. Про тебя спросил.
— Про меня? — испуганно переспросил Алешка.
— Спрашивал, не видал ли я тебя в городе. Был, говорит, тракторист, да весь вышел…
— Значит, он про меня ничего не знает…
— Ясно, не знает. И смотри, парень, из деревни да с колхозного поля ни шагу. И никому не писать. Только себя подведешь. Я завсегда отговорюсь: ведать ничего не ведаю, знать не знаю такого Алексея Левшина! В школе учился с Лопатиным, в сменщики взял Лопатина! Ну да ты парень умный, сам понимаешь. Отдыхай, высыпайся, — скоро нам с тобой придется крепко вкалывать.
Форсистов вышел; Алешка еще раз оглядел свое новое жилье, прошелся по горнице, остановился у раскрытого окна. Из сада доносился запах прелого листа, не то от земли, не то от воды — может, где близко была река, — веяло холодком. Вот, Алешка, ты и самостоятельный человек. А давно ли, совсем близко от этих мест, вот под таким же весенним небом ты лишь мечтал об этом. И где-то очень близко бабушка Степанида. Как заработает он, через Кольку пошлет ей деньги. Он думал о своем будущем, но не мог представить себе его. Что ждет его завтра?
Алешка сел за стол, достал бумагу. Он напишет Тане. Кому же еще он может рассказать о себе и своих думах? Так вот, Таня, пишет это письмо известный тебе человек, который работает у Форсистова в черепановской бригаде. А в МТС записано так: старший тракторист Форсистов, стажер Лопатин. Понятно? Подробно будет рассказано, когда сама приедешь в Серебрянку. А когда приедешь, — напиши. Наверное, после экзаменов. Адрес для писем такой. И подписался: «Л». Тане понятно: Леша Левшин. А другие, если прочтут, подумают — Лопатин.
Алешка услышал, как скрипнула дверь. Увидел Форсистова, незаметно прикрыл книгой письмо.
— Вы, Харитон Дорофеевич?
— Забыл, брат, одну вещь тебе сказать. Завтра чуть свет мне опять в МТС. Договор соревнования буду подписывать. Только должен я тебя предупредить — бороться придется, знаешь с кем? С Шугаем! Согласен?
— Соревноваться так соревноваться! — задорно ответил Алешка.
— Люблю отчаянных, — одобрил Форсистов. — А я это к тому завел разговор, что я договор и за себя и за тебя подпишу. Согласен?
— Могу и сам написать вызов. А вы свезите.
Алешка написал вызов. «Не взял Шугай к себе, так
заставил идти против себя». А Форсистов, словно почувствовав злость Алешки, сказал ободряюще:
— Драться, так засучив рукава!
Алешкино счастье
Весенняя земля парила, обдавала теплом, уже рассыпалась на гребнях борозд. А над землей стояла едва заметная, прозрачная дымка, пронизанная лучами солнца. Весна полой воды прошла, наступила весна пахоты и сева, черной земли и первой поросли всходов. И от края до края весенней земли шел волнами неумолкающий тракторный гул.