Приключения Мишки Босякова, кучера второй пожарной части
Шрифт:
— Я-то?! — усмехнулся лукаво Юрий. — Решай сам... А вот ты все-таки пожарный или простой водовоз? Формы у тебя нет, пояса нет, каски... Каски тоже нет...
До глубины души обиженный вопросом, Мишка, ни слова не говоря, взобрался на бочку.
— Я тебя не собирался огорчить, бледнолицый брат, — примирительно сказал Юрий, — не желаешь, не открывай своей тайны.
— Ты мне, малой, зубы не заговаривай! — взорвался Мишка — Пожарный я всамделишный... Справься во второй части, там всякий подтвердит.
Однако, выпалив все это, парень перетрухнул. Ведь его дальнейшая судьба целиком зависела от брандмейстера Стяжкина: кто знает, вдруг придется опять на садовых аллеях и на базаре петь за подаяние. Но Юрий, не подозревая о Мишкиных сомнениях, крепко сжал ему руку.
— Конечно, ты пожарный, настоящий пожарный. Я это сразу понял. А на шутки не обижайся, — и совсем нерешительно добавил: — Можно зайти к тебе, я никогда раньше не бывал в пожарных частях...
— Почему нельзя? Можно! — стараясь не думать про Стяжкина, — бодро пробасил Мишка. — Приходи... Кто запретит... А покеда прощай! Мне пора...
— Не прощай, а до свидания, — поправил Юрий. — Мы же обязательно встретимся...
Раньше в городе существовала традиция: после того как пожар потушен, обозы обеих частей и дружины заводского поселка собирались на Кафедральной площади и, к великому восторгу обывателей, медленно проезжали по Главному проспекту. Считалось, что этим ритуалом пожарные поддерживают свой авторитет.
Но так было в прошлом. Теперь же белогвардейская комендатура, боясь излишнего скопления людей, запретила традиционный разъезд. Поэтому Мишка, пристроившись в арьергард обоза, натрусил вслед за ним прямо в часть...
На коннолинеечном ходе среди топорников рядом с Геннадием Сидоровичем в прожженном халате возвышался Стефанович. И такое удовольствие было написано на его перемазанном сажей лице, что со стороны казалось, будто он едет на свадьбу или на именины.
V. ТВОЙ ПРИЯТЕЛЬ ЛЕЙБ-ГВАРДЕЙЦЕМ БУДЕТ
ВЫГЛЯДЕТЬ
Молча, без лишних движений Мишка выпряг коня, затем поводил по двору, чтобы тот немного остыл, и лишь после этого направился в конюшню. С опаской обойдя козла Яшку, он собрался было поставить коня в денник, как неожиданно раздался голос Геннадия Сидоровича:
— Где ты, Босяков-меныпой, тут или не тут?
— Здесь я, дяденька Сидорыч! — радостно отозвался Мишка. — Чё изволите?
— Дуй, малец, в брандмейстерскую фатеру, — подходя к Мишке, сказал старший топорник. Он уже успел переодеться в обычную повседневную форму: белую парусиновую рубаху с петлицами и темно-синие шаровары. — Да не мешкай, с Мантилио я управляюсь.
«Выходит, это моего коня так мудрёно кличут!» — изумился Мишка.
— Ну, что стоишь, как пень? — толкнул парня Геннадий Сидорович. — Кому сказано, дуй!.. Живо-живо, не лениво!
— Боязно, дяденька Сидорыч! — доверительно признался Мишка.— О чем я хоть с брандмейстером-то беседовать стану?
— А беседовать тебе, Босяков-меныпой, и не придется. Сами с тобой побеседуют, — иронически успокоил его старший топорник. — Супружница брандмейстера сейчас изволит дома быть. Слышал ты про такую Галину Ксенофонтовну?
Ни про какую Галину Ксенофонтовну Мишке раньше слышать не приходилось. Да и сами пожарные второй части познакомились с ней недавно: она приехала к мужу из Сибири всего лишь неделю назад. Если Стяжкин мог орать и топать ногами на своих подчиненных и ругать их последними словами, то перед Галиной Ксенофонтовной он замирал, как кролик перед удавом, и беспрекословно выполнял любые приказания жены: по утрам заставлял топорников и ствольщиков по очереди мыть в брандмейстерской квартире полы, выбивать пуховики, колоть для кухни дрова.
Когда Галина Ксенофонтовна ложилась днем вздремнуть, то любые занятия и работы в части прекращались. Все, в том числе и Стяжкин, ходили по двору на цыпочках и говорили вполголоса. А Яшку третьего дня за то, что он во время отдыха брандмейстерши с грохотом катал рогами под окнами пустую кадку, публично выдрали кнутом...
— Дяденька Сидорыч —жалобно протянул Мишка, — чё смеяться-то! Как я без вас туда покажусь! А...
Старший топорник внимательно посмотрел на парня, немного подумал и, осторожно щелкнув его по курносому носу, понимающе сказал:
— Хорошо, Босяков-меньшой!..
...Стяжкин с прилизанными волосами в ночной сорочке и белых подштанниках принял Мишку и Геннадия Сидоровича на кухне. Здесь он обычно решал все дела, связанные с распорядком пожарной части, дежурствами, учениями, творил суд и расправу над провинившимися.
Сейчас брандмейстер был на кухне не один. Галина Ксенофонтовна, худая, длинная женщина, лет сорока, в новом фланелевом капоте и с круглыми, как у кошки, глазами, накрывала на стол.
— Чего в миску уставился? — рассердился Стяжкин, поймав голодный Мишкин взгляд, и стукнул по столу ложкой. — Жратву, что ли, никогда не видел?
— Да я... Я просто,— забормотал Мишка, глотая слюну, — я вроде бы...
— А ты, Рожин, по какому случаю заявился? — грозно повернулся брандмейстер к Геннадию Сидоровичу, недослушав Мишку. — Я тебя разве вызывал?
Но старший топорник не успел объяснить, почему он пришел. Молчавшая до этого и внимательно разглядывавшая Мишку Галина Ксенофонтовна вдруг сделала рукой нетерпеливый жест и безапелляционно произнесла:
— Потом разберетесь, кто кого вызывал, — и, подойдя к Мишке, заявила низким хриплым голосом: — А сейчас я желаю познакомиться с этим юношей! Верно ли, что утром, когда я была в церкви, ты просился у Григория Прокопьевича в кучера?
Мишка растерянно заморгал ресницами. За парня вступился Геннадий Сидорович:
— Я, госпожа начальница, этого Михаила давно знаю, родителей тоже знавал: мать, отца евоного. Царство им небесное!
— А тебя, Рожин, не спрашивают! — накинулся было на старшего топорника Стяжкин.
— И тебя, Григорий Прокопьевич, не спрашивают,— спокойно прервала мужа Галина Ксенофонтовна и снова обратилась к Мишке.— Ты, юноша, взаправду сирота?
Мишка молча кивнул.
— Прискорбно,— продолжала брандмейстерша. — Только вот кучером тебе быть, по-моему, рановато. Выезд на недавний пожар еще ничего не решает... Молод ты, зелен, чего доброго, лошадь по неопытности не удержишь, людей передавишь. А отвечать кому? Григорию Прокопьевичу... Григорий Прокопьевич, я правильно юноше объясняю?