Приключения на дне моря
Шрифт:
— Надо вернуться назад, — пробормотал Пли.
Он вытащил компас, поставил на ладонь, но вспомнил, что белки отвлекли его и помешали заметить, в какую сторону он шел от карьера.
Пли посмотрел вверх. Над головой покачивались переплетенные еловые лапы. Белки исчезли.
Пли побежал назад, потом заметался в разные стороны. Он падал, застревал между деревьями и лез туда, где показывался какой-нибудь просвет. Но, едва Пли достигал места, где деревья, как ему казалось, стояли реже, перед ним вырастали новые великаны.
Перепугала Пли тайга: молчаливая, колючая, хватает за ноги, не дает бежать… Пробивался Пли через малинник, усеянный маленькими белыми цветами. Цветы он не увидел, только колючки почувствовал… Лез наш беглец и через орешник, не разбирая дороги,
Тайга цвела, впитывала весеннюю влагу, набиралась сил. Она готовила человеку много приятных сюрпризов. Первыми за сюрпризами приходят в тайгу любители сочной земляники, малины, черники, смородины. Трудно накормить сладкоежку, и все-таки лакомки не успевают обобрать богатые душистые ягодники. За лакомками тянутся таежные грибники, серьезные и деловитые люди, которые не имеют привычки аукаться, а молча обходят с разных сторон сопочку за сопочкой. Потом наступает пора шишкарей да белок; их путь — в кедровник. За белкой и соболь к кедрам жалует, за соболем — охотники.
И грибники, и шишкари, и охотники никогда не спешат в лесу. Они знают таежное правило: поспешишь — легко попасть в беду. А вот Пли — неопытный лесовик, сразу бежать бросился и заблудился.
Он побледнел и осунулся. Он не замечал уже, в какую сторону бежит. Взбирался, задыхаясь, на сопку — и снова видел одну мохнатую тайгу. Это было похоже на противный сон, когда человек хочет от кого-то убежать и не может. Сердце отчаянно колотилось. Воздуху не хватало. Ноги подгибались.
Как долго это продолжалось, Пли не знал. Он помнит, что выбрался на берег тихой речки с совсем черной водой, добрел вдоль берега и застыл на месте. Глаза не могли обмануть его: на лужайке за деревьями стоял вертолет.
Пли хотел закричать, но от крика вертолет мог исчезнуть или оказаться простой деревяшкой — колодой.
Что было сил побежал Пли к вертолету. Казалось, не будет конца зеленой лужайке, а тут еще бьет в грудь ветер из-под винтов, останавливает ноги, пригибает к земле траву.
Выскочил из кабины человек, и сильные ласковые руки схватили мальчишку. Пли зажмурился и заплакал. Руки подняли его над землей и куда-то понесли.
И вот крутящийся зонтик, приятно рокотавший вверху, приподнял вертолет над землей. В кабине — трое: Пли, пилот и человек с сильными руками — геолог.
Спасенный охотник сидит в этих руках, как дома в кресле, и не может сказать, кто он и откуда, потому что рыдает.
— Что ты, что ты, волчонок! — ласково успокаивает геолог и длинным носом постукивает в щеку Пли. — Все хорошо, мы летим, через два часа ужинать будем. У нас, послушай-ка, один человек заблудился. Так он неделю блуждал. И все равно с вертолета нашли его. Ну, хватит реветь! Докладывай, откуда ты взялся!
— Из Москвы… — выдавил из себя Пли.
— Э-э, брат, я тоже когда-то в Ленинграде жил, — рассмеялся геолог. — А сбежал-то ты откуда?
— Из Братска.
— Как же тебя сюда занесло? Братск-то, он знаешь теперь где? Ну и ну!
— Белки меня заманили! — всхлипнул Пли.
— Не поймал?
— Не поймал.
— Ничего, ты и так счастливый. Ведь мы, брат, алмазы нашли.
Геолог достал из кармана коробочку, открыл ее, и Пли увидел блестящий камешек величиной с маленький орех.
— Осознал? — прищурившись, спросил геолог.
Пли кивнул головой, и слезы его высохли.
— Летим мы срочно в Железногорск, — продолжал геолог, — и ты, значит, с нами. Оттуда дадим телеграмму в Братск: жив, здоров, звери не съели. А потом сядешь в поезд — и домой. Договорились?
Пли наморщил лоб и растянул в улыбке губы,
— Ты не думай, что ты первый в тайге робинзон, и особенно не важничай. Эта штука — стрекоза, по названию вертолет, не одного тебя выручила. Весной вот забрались два таких, как ты, робинзона на остров рыбу ловить и как раз лед пошел. Дамбу, что связывала остров с берегом, будто ножом срезало. Мечутся рыбаки по острову, а льдины, как волки, так и лезут, так и лезут со всех сторон, а поверх льда холодные волны бегут. Понимаешь, какая серьезная история? Робинзоны уже на сосну влезли, а лед и вода всё наступают. Хорошо, что заметил их бульдозерист. Хотел на машине к острову прорваться, но дамбы-то нет. Как быть? Ну, он на аэродром кинулся, тревогу поднял. Начальник аэропорта думает: «Ветер ураганный, остров почти затопило, сесть нельзя, по всем правилам — отбой! Но мальчишки на дереве висят, руки у них коченеют, того и гляди, в воду свалятся…» Подумал и сказал: «Летим!» Сам сел за штурвал, в кабину — бульдозериста, чтоб путь указывал. Поднялись, летят к острову. Вот и сосну видно, и ребят на ней, и земли крохотный клочок среди льдин. Один заход, другой, третий — трудно сесть на такой пятак. Наконец сели, вода рядом плещется. Ребята кубарем с дерева, бегут и плачут. To сидели, вцепившись в сосну, притихшие, смирные, а как помощь пришла — заревели. Чудно устроен человек… Да ты посмотри, однако, какая тайга красавица. Сверху оно приятней глядеть, чем из-под корнем.
С вертолета тайга была совсем другая: спокойная, ласковая и, верно, очень красивая. Только-только кончился здесь дождь, в над зеленой крышей встала размашистая яркая радуга. Вертолет нырнул под семицветную дугу навстречу солнцу, и вслед за ним скользнула по вершинам деревьев его верная тень.
История птицы Сирин
В избе учителя Архипова, жившего в Краскове, молча работали двое людей — археолог и Молекула. Археолог установил на треножнике фотоаппарат и в сто первый раз фотографировал угол печки, где много лет назад была нарисована птица Сирин. Священная индийская птица напоминала Молекуле глухаря из учебника географии. Только у этого глухаря была голова женщины с длинными русалочьими косами.
Срисовав в свой блокнот историческую печь с птицей, Молекула принялся рассматривать избу. Все вещи в ней — стол, скамейка, табуретки, самодельные шахматы, даже расставленные на полке миски и чашки — были сделаны из дерева и от времени потемнели.
Но вот ходики на стене. Их зубчатые стрелки изображали две пилы. За резным щитом с выпуклыми цифрами крутились с разной скоростью шестеренки, цепляясь друг за друга деревянными зубчиками. На деревянной цепочке свисала вниз деревянная гиря. Каждые полчаса внутри часов бил лихую дробь маленький барабан, и над циферблатом переворачивалась через голову искусно вырезанная белка. Такие ходики — только в музей.
Кроме археолога и мальчишки, здесь был учитель Архипов. Седенький и легкий, как гусиное перышко, он неслышно семенил по одной половице, задрав острую бородку. Когда археолог кончил съемку, старичок прервал молчание:
— Нуте-с, молодые люди, прошу садиться.
Гости уселись под вышитыми полотенцами за массивный стол, археолог раскрыл блокнот. И начался рассказ под мерное тиканье деревянных ходиков.
— Надо вам сказать, — начал старичок, положив на стол спокойные руки, — что мой отец был моряком и странным человеком. Видел я его в детстве один раз и запомнил одну рыжую бороду. Жил я с матерью в Нижнем Новгороде и все ждал, когда отец из плавания вернется. Выбегу, помню, на обрыв, на Волгу смотрю или в порту толкаюсь. Грузчики все бородачи, и рыжих много, а отца среди них вроде нет. Бегу к матери, спрашиваю: «Когда?» А она мне: «Погоди, сыщет отец птицу Сирин и богатым человеком вернется». Бедно мы жили, на моряцкое счастье надеялись…