Приключения Оги Марча
Шрифт:
Но бояться, оказывается, было нечего - Стелла ждала меня. Она проболела всю неделю, мучаясь разлукой и сомнениями, люблю ли я ее. В постели она плакала и ласкалась, прижавшись ко мне грудью. Она сказала, что, увидев меня тогда, на соборной площади, сразу же влюбилась. Она не особенно нуждалась в деньгах, которые попросила в Куэрнава- ке, но это был способ не терять со мной связь. Ну а Оливер…
– Что мне за дело до Оливера? Какое он имеет ко мне отношение? Я хочу жениться на тебе.
Зная особенности моего характера, Клем советовал не спешить с женитьбой и обязательно выдержать полугодовой период помолвки. Но совет этот хорош для людей приценивающихся и выгадывающих, а не для тех, кто всю жизнь стремился лишь к одной-единственной.
– Конечно, - сказала Стелла, - я выйду за тебя, если ты меня любишь.
Я
– Если чувства твои не охладит обед, - улыбнулась Стелла, - то после него опять попроси моей руки.
Еду она принесла мне в постель, в кровать, которую приобрела на аукционе, огромную, пышную, расписанную розами и венками. Кровать прикатила из Баварии. Стелла была сама предусмотрительность, не позволяла мне даже сделать бутерброд. Я возлежал, как римский патриций, время от времени бросая зверям объедки и ветчинные шкурки.
Она считала своим долгом рассказать мне о себе все без утайки.
– Я покупаю билеты ирландской лотереи, - сообщила она.
Я не усмотрел в этом ничего предосудительного.
– А кроме того, я мистик, последовательница Гурджиева.
Эта тема была мне в новинку. Стелла показала фотографию своего гуру - бритая голова, внимательный взгляд глубоко посаженных глаз, усы, как у боксера начала века. Что ж, вид вполне мирный.
А еще? Она тратит слишком много денег на наряды. В этом я мог убедиться - ее шкафы ломились от одежды. Но меня это не смущало, поскольку она с воодушевлением отнеслась к моему проекту насчет приюта для детей и школы и собиралась в нем участвовать. Так какое же значение могут иметь ее расточительность и гардероб? К тому же я гордился элегантностью Стеллы.
– И у меня есть долги, - добавила она.
– Не беспокойся, дорогая. Долги мы вернем. C'est la moindre des choses [203] , как говорят по другую сторону Атлантики.
Сидя в мягкой постели на роскошной кровати, любимый и обласканный, я чувствовал себя королем, способным единым словом устранять любые проблемы.
Мы решили пожениться, как только я окончу свои курсы в Шипсхеде.
Глава 24
203
Это меньшее из зол (фр.).
Передо мной маячил некто Минтушьян, разумеется, армянин, как можно догадаться по его фамилии. Мы сидели с ним в турецких банях и беседовали, если можно счесть беседой монолог Минтушьяна - он учил меня уму-разуму, раскрывая суть вещей главным образом посредством аллегории.
Минтушьян был высок и громоздок, со скошенным затылком, как это порой случается у армян, что не мешало львиной важности его облика и значительности черт широкоскулого румяного лица. Его ноги напоминали о памятнике Клемансо на Елисейских Полях, где тот шагает против ветра; собрав в кулак всю свою волю, из последних сил стремится вперед, наперекор стихии, в галифе и гетрах, как воплощение величия и тщеты человеческих усилий.
В белой, выложенной кафельной плиткой клетушке мы с Минтушьяном общаемся по-приятельски, несмотря на разницу в возрасте и доходах - у Минтушьяна, по общему мнению, денег куры не клюют. Вид у него внушительный, а голос громоподобный и грохочет, как уголь, сгружаемый в угольный ящик. Должно быть, голос является одним из его профессиональных преимуществ, поскольку Минтушьян - адвокат. Он друг Агнес Каттнер, подруги Стеллы. Агнес живет недалеко от Пятой авеню, возле одного из латиноамериканских посольств, в роскошной квартире, обставленной мебелью в стиле ампир, с зеркалами, люстрами, тяжелыми драпри, китайскими ширмами, совами из алебастра и прочими атрибутами роскоши. Она посещает аукционы, где скупает драгоценности Романовых и Габсбургов. Агнес родом из Вены. Минтушьян создал для нее специальный фонд, так что об антиквариате своем она может не беспокоиться, а ее квартира стала вторым домом Минтушьяну.
Первый дом Минтушьяна находился также в Нью-Йор- ке, в нем жила его больная жена. Каждый вечер он отправлялся туда на ужин, который служанка подавала в спальню, но перед этим неукоснительно посещал Агнес. Ровно в семь сорок пять
В тот день я говорил с ним в турецких банях, потому что Стелла все это время ездила по магазинам с Агнес, готовилась к свадьбе. Уик-энды, когда я получал увольнительные, мы проводили исключительно в обществе Минтушьяна и Агнес. По-моему, ему нравилось приглашать нас в «Туте шот» или возить в «Бриллиантовую лошадь». Он с удовольствием таскал нас по всяким злачным местам. Однажды я попытался заплатить по счету, но он оттолкнул мою руку. Впрочем, мне для этого все равно пришлось бы взять деньги у Стеллы. Но Минтушьян была сама щедрость - веселый жуир и прожигатель жизни. Вечерами он облачался в смокинг истинно рембрандтовской черноты, хорошо оттенявшей его зоркие с красными прожилками глаза, косматую гриву и волосатые уши, казалось, чутко настороженные, пока он по-звериному принюхивался широким, с крупными ноздрями носом, словно втягивая в себя дикие ароматы саванны или песков пустыни. Даже в самой благодушной его улыбке проскальзывало что-то хищное, по-кошачьи коварное: он оскаливал свои длинные зубы, и все лицо его покрывалось сетью мелких морщин; увидев эту улыбку, нельзя было не заподозрить в нем некую порочность. С дамами он не часто позволял себе улыбаться, тем самым эту порочность выдавая. Однако сейчас, сидя, как восточный князек, закутанный в яркую мохнатую простыню, он с улыбкой пощипывал себе щеки, делая массаж, чтобы разогнать мешки под глазами, желтые ногти его натруженных ног были покрыты свежим лаком, но скрюченные мизинцы загибались самым прискорбным образом и ногти на них врезались в мясо. Я гадал, не принадлежит ли он к числу людей по-настоящему опасных, таких как Захаров или Хуан Марч, Шведская Спичка, Парикмахер Джейк или Трехпалый Браун. Стелла уверяла, будто денег у него столько, что и пересчитать невозможно. Для Агнес он их явно не жалел: швырял направо и налево и выплачивал содержание ее мужу, посылая чеки на Кубу, где тот находился и где встретились Минтушьян с Агнес, чтобы он оставался там и впредь. Хотя я и подозревал за Минтушьяном не совсем чистые дела, в полицейских досье он не числился и в откровенных преступлениях замешан не был. Чтобы получить образование юриста, он в свое время работал тапером в немом кино - играл на органе, - но теперь слыл блестящим юристом, имел крупный бизнес и деловые интересы за рубежом, а кроме того, был образован и начитан. Его любопытной особенностью являлась любовь к истории, пристрастие к научным трудам и всякого рода исследованиям тех или иных знаменательных событий - например строительства железной дороги Берлин - Багдад или битвы при Танненберге; он являлся докой и по части библейских сказаний и жизнеописаний святых мучеников. Он был в ряду тех моих наставников, просветителей и советчиков, встречи с которыми формировали меня, определяя жизненный путь.
Понять, что он нашел в Агнес, я так и не сумел, но власть над ним она явно имела. Темноглазая Агнес, казалось, принадлежала к канувшей в Лету эпохе экипажей и кафе времен Австро-Венгерской империи, хотя в тогдашней Вене она была совсем девочкой. Заслуживали внимания скорбные морщины вокруг ее рта и чуть вздернутого носа, намекавшие на какие-то прошлые горести, о которых она предпочитала умалчивать, но при этом оставалась подругой Стеллы и Минтушьян ее любил. Приходилось только удивляться неистребимости желания у стариков, отказывающихся признавать возраст и близость финала.
– Смерть!
– воскликнул Минтушьян. Он говорил о своей подверженности апоплексическим ударам и вдруг оборвал рассказ: - Не стану портить тебе настроение, вгоняя во мрак накануне свадьбы.
– О нет, вогнать меня во мрак сейчас невозможно, - возразил я.
– Для этого я слишком влюблен в Стеллу.
– Ну, не скажу, что накануне собственной свадьбы я радовался так же, как ты, но настроен был весьма сентиментально. Возможно, на это влияла музыка, которую я играл. Приключения на море шли у меня под увертюру «Пещера Фингала», для Рудольфа Валентино я брал что-нибудь ориентальное - Цезаря Кюи или, например, «Осеннюю песню» Чайковского, эту его пастушескую мелодию на дудочке. Попробовал бы ты не расчувствоваться, когда, например, Мил- тон Силлс узнает, что Конвей Тирл, оказывается, не утонул на «Титанике», или нечто в том же роде. Все это вперемежку с зубрежкой уголовного права, и тем не менее меня переполняли эмоции. Думаешь, я болтаю ерунду?