Приключения Оги Марча
Шрифт:
– Значит, у вас теперь есть внук. Поздравляю.
Он держался из последних сил, глаза горели решимостью вытерпеть все до конца и выстоять, несмотря ни на что, но широкое носатое лицо его несло на себе бледную, но несомненную печать страдания.
– Он впервые у вас в гостях?
– спросил я.
– В гостях? Она бросила его на нас, втолкнула в дверь с запиской и убежала, оставив ждать Артура и каких-то его объяснений.
– О, он такой милый мальчик!
– с жаром воскликнула Милдред, прижимая к себе ребенка, который, сидя у нее на коленях, безжалостно тискал ее шею.
– Я всегда буду ему только рада.
Слыша подобные слова от второй своей жены, кем фактически и являлась Милдред, Эйнхорн невольно обращался
Я не знал, стоит ли выражать ему сочувствие, которое он вполне мог швырнуть мне обратно в лицо, хотя я и являлся, как мне казалось, одним из немногих остававшихся вокруг него людей, еще не забывших дни его процветания и величия. Я мог свидетельствовать, что былое величие его не миф и некогда присутствовало в его жизни, ослепляя гордостью и благородством. В этом и состояли особая моя роль и особое место, которое я занимал в его сознании. И сейчас он сам напомнил мне об этом, сказав слабым несчастным голосом:
– Скверная история, Оги! Ведь ты-то знаешь, какой способный человек Артур, знаешь его возможности, и вот не успел он их использовать! Вляпался во все это…
– Не понимаю, чем ты недоволен, - вмешалась Милдред.
– У тебя чудный внук!
– Ты-то хоть не встревай, не лезь в это, Милдред! Ребенок не игрушка.
– Конечно!
– согласилась Милдред.
– Дети растут. И время все расставит по местам. Оно важнее для детей, чем папы и мамы. Родители слишком много на себя берут, считая, будто все зависит от них.
После чего Эйнхорн, понизив голос, чтобы его не услышала Милдред, сказал мне:
– По-моему, Артур лезет на твой огород. Обхаживает некую Мими. Ты ее знаешь?
– Мы с ней большие друзья.
Эйнхорн быстро вскинул бровь, и я понял: от меня требовалось подтверждение, что Мими моя любовница, а значит, Артур не может наломать еще больше дров.
– Не в том смысле!
– Так ты не спишь с ней?
– тихонько осведомился он.
– Нет.
Я разочаровал его, хотя в этом разочаровании уловил и легкую снисходительную усмешку, блеснувшую в его взгляде лишь искрой, но я эту искру приметил.
– Не забудьте, что до Нового года я ходил практически в женихах, - напомнил я.
– Так что такое эта Мими? Он приводил ее в дом недели две назад, и нам с Тилли она показалась крепким орешком. А такого человека, как Артур, с его настроенностью на все возвышенное и поэтичное, боюсь, она подомнет под себя. Однако у нее может быть добрая душа и не стоит заранее ее порочить.
– А что, Артур опять надумал жениться? Я-то большой поклонник Мими.
– Платонический?
Я рассмеялся, но и обиделся, заподозрив Эйнхорна в нежелании для сына следовать по моим пятам, будь то Мими или другая девушка.
– Лучше всего расспросить о Мими у самой Мими. Но должен, однако, предупредить, что вряд ли ее привлечет перспектива выйти замуж, - сказал я.
– Это хорошо.
Яне разделял подобного мнения.
– Оги, - произнес он, и на лицо его появилось знакомое выражение, предшествовавшее деловому разговору.
– Мне тут пришла в голову идея, что мой сын может неплохо вписаться в вашу организацию.
– Он ищет работу?
– Нет, я ищу работу для него.
– Хорошо, я попробую.
Его просьба меня озадачила. Я так и видел Артура за рабочим столом в нашем союзе - сутулится, заложив палец в томик Валери или еще кого-нибудь из любимых им поэтов.
– Мими могла бы посодействовать ему, если бы захотела, - заметил я.
– Я получил эту работу через ее знакомого.
– А что, с ее знакомым вы тоже большие друзья?
– Эйнхорн все еще надеялся, заманив меня в ловушку, заставить сознаться в интимных отношениях с Мими.
– Ты же не хочешь сказать, что при твоей цветущей внешности обходишься без любовницы!
Он произнес это с таким смаком, так заинтересованно выспрашивал и выведывал, что, казалось, на время позабыл о собственных горестях. Но тут что-то проворковал сидевший на коленях у Милдред мальчик, и лицо Эйнхорна из похотливого вновь сделалось строгим и суровым.
Однако насчет моей любовницы он догадался верно. Это была гречанка по имени Софи Гератис, служившая горничной в роскошном отеле. Ко мне она пришла во главе целой делегации претендентов на членство. Получали они по двадцать центов в час, и когда явились к своему профсоюзному боссу с просьбой поговорить с хозяином насчет прибавки, тот, занятый игрой в покер, их не принял. Они поняли, что он заодно с хозяином. Миниатюрная эта гречанка была само изящество и очарование - с прелестными ножками, лицом и пухлым ртом, яркая чувственность которого умерялась искренностью ее ясных глаз. Руки у нее были грубыми, натруженными, и красотой своей она не кичилась и ее не щадила. Я, не удержавшись, сразу выказал свое восхищение, но в глубине ее глаз заметил тайную тоску и надежду на счастье, нашедшую во мне немедленный отклик. Чувство мое к ней было скорее нежным, чем знойным, и не иссушало душу, превращая ее в подобие нильского ила, хоть и плодородного, но растрескавшегося под жарким солнцем.
Когда подписи наконец были проставлены, женщины пришли в сильное возбуждение - вопли восторга перемежались горестными воспоминаниями и взрывами негодования, толпа гудела - эдакий античный женский хор, бледная тень греческих фесмофорий. Они жаждали руководства в своих безотлагательных забастовочных действиях, но я объяснил им, чувствуя себя при этом каким-то мерзким педантом и крючкотвором, что двойное членство недопустимо, и если официально они все еще числятся в АФТ, то их интересы защищает этот союз. Когда же большинство их поддержит нашу организацию, можно будет провести перевыборы. Разобраться в этих хитроумных выкладках они не могли, а поскольку перекричать стоявший в комнате шум не получалось, я попросил Софи выйти со мной для дальнейших разъяснений. Когда коридор на секунду опустел, мы рискнули поцеловаться. У нас дрожали ноги и подгибались колени. Софи шепнула мне, что объяснить ей все я могу и позже, а сейчас она уведет женщин и потом вернется. Я запер кабинет и, когда она возвратилась, повел ее к себе домой. К ней дорога была заказана - она делила комнату с сестрой, и в июне, то есть полтора месяца спустя, должны были состояться обе свадьбы с двумя братьями. Софи показала мне фото жениха - спокойного, надежного с виду хрыча. Софи считала разумным пуститься во все тяжкие сейчас, дабы, пресытившись наслаждениями, после свадьбы с этим покончить. Она была восхитительно сложена - миниатюрная, бесконечно изящная в каждом изгибе маленького, тугого, безукоризненно гладкого тела. Софи и дарила мне то счастье, признаки которого различил Эйнхорн.