Приключения парижанина в Океании
Шрифт:
Фрике уже не знал, какому богу молиться, когда судно остановилось.
— Послушай, Фрике, — послышался голос Андре, — нет ли у тебя веревки метров в двадцать пять — тридцать длиной?
— Нет, господин Андре. А зачем она вам?
— Мы могли бы по ней подняться наверх вместе с оружием и грузом. Привязали бы к ней трос. А то когда еще найдется место для высадки.
— А лиана не годится?
— Конечно, годится.
— Тогда мы вам спустим лиану. Кто-нибудь из моих товарищей полезет за ней на камедное дерево. Но что будет с лодкой? Вы ее бросите?
— Бросим? — вскричал Пьер Легаль. — Да ты рехнулся. Где это видано, чтобы французские моряки бросали судно? Мы и его поднимем.
— Оно такое легкое?
— Словно пылинка… Будет развеваться на конце швартова как флюгер на бакштаге.
— Не может быть!
— Вот увидишь. Давай сюда скорее лиану. А то трещишь, как попугай.
— Хорошо, хорошо, сейчас.
Срубить лиану Фрике поручил Ивону. Кайпун взял свой топор и с гордым видом встал перед исполинским камедным деревом.
Густой хвост лиан ниспадал до самой земли, и Фрике с беспокойством думал о том, как заберется Ивон на вершину.
Но Ивону Кербехелю было не занимать сноровки, силы и проворства, любой туземец мог ему позавидовать, недаром Ивона выбрали помощником вождя.
Двумя ударами он вбил в кору в метре от земли заостренную на конце дощечку, поставил на нее ногу подтянулся, одной рукой ухватился за кору, а другой вбил еще одну дощечку и поставил на нее вторую ногу. Так наш ловкач перекладывал топор из руки в руку и вбивал дощечки все выше и выше с удивительной ловкостью. Аборигены одинаково хорошо владеют обеими руками; в детстве матери привязывают детям на длительное время то одну руку, то другую, чтобы каждая рука научилась действовать самостоятельно.
В этом искусстве Ивон превзошел своих соплеменников. Фрике с любопытством следил за ним. Не прошло и нескольких минут, как белый дикарь предостерегающе крикнул и Фрике быстро отскочил в сторону.
Лиана, толщиной в палец, со свистом падала вниз, а следом за ней со скоростью циркового клоуна спускался помощник вождя.
Фрике не мешкая схватил лиану, сбросил ее прямо в лодку, поднял привязанный к лиане трос, намертво прикрепил его к соседнему дереву и стал с волнением ждать друзей.
Первым взобрался Мажесте, да так ловко, что вызвал восхищение Ивона и туземцев, великолепных гимнастов.
Добрый негр от радости потерял дар речи. Он бросился к Фрике и, с трудом сдерживая рыдания, едва не задушил его в объятиях. После Мажесте поднялся доктор, спокойно и важно, без суеты. Длинный и тощий, с огромными руками и ногами, он напоминал гигантского паука.
Неудивительно, что туземцы в себя не могли прийти от удивления. Они кинулись к Ламперьеру, даже не дав Фрике обнять друга, и что-то быстро-быстро заговорили на своем языке, без конца повторяя: Нирро-Ба. Фрике до крови кусал губы, чтобы не расхохотаться.
— Это ты, о Нирро-Ба? Брат мой! — воскликнул один из туземцев.
— Ты вышел из ада! О, Нирро-Ба! Ты поохотишься на эму вместе с нами.
— Это Нирро-Ба, наш умерший брат…
— Нирро-Ба, возродившийся в белом человеке.
Вдруг негры расступились, пропуская женщину с тяжелым мешком, распространявшим зловоние. Она подошла к доктору, внимательно осмотрела его, воздела руки к небу и вскричала:
— Это Нирро-Ба!.. Мой муж!..
После этого к доктору подбежали четверо маленьких Нирро-Ба, грязных, растрепанных и завизжали:
— Это Нирро-Ба!.. Наш отец!..
Добрейший доктор не знал, что и делать от смущения.
— Послушай, Фрике! Чего хотят, черт возьми, от меня эти добрые люди? Кажется, то же самое произошло с нашим другом Онезимом Барбантоном.
— Нет доктор. Барбантона признали святым, а вас главой семьи.
— Главой семьи?
— Конечно. Почтенная дама с мешком.
— Эта обезьяна?
— Ваша супруга, доктор. Она таскает останки Нирро-Ба, своего мужа, и уверена что он возродился в вас. А эти малыши, что визжат и дрыгают ногами, ваши отпрыски.
— Хватит шутить. Я — убежденный холостяк. Еще слово, и я возвращаюсь на судно.
— Да, господин доктор, вам можно посочувствовать. Невеста не очень красива, — раздался веселый голос Пьера Легаля.
— Молния в парус! Слово бретонского матроса, ничего страшнее этой черномазой я не видел!
Главный канонир между тем горячо обнял Фрике и сказал:
— Ну, сын мой, хватит болтать. Оставим господина доктора с его семьей, а ты пойди помоги подняться господину Андре.
— Слушаюсь!
В то время как достойный доктор напрасно пытался уклониться от назойливых ласк своего потомства, Пьер, Фрике и Мажесте вернулись к краю пропасти.
Андре, с карабином через плечо и ранцем на спине, привязал судно к концу троса; затем схватил трос одной рукой, а другой повернул медный диск, сверкавший на эбеново-черном корпусе.
Послышался тонкий свист, лодка стала на глазах уменьшаться, обмякла и погрузилась в волны.
А молодой человек, словно белка, взобрался по веревке наверх и упал в объятия Фрике, пораженного тем, что ему довелось увидеть.
— Ты что, язык проглотил? Почему молчишь? — спросил Андре.
— Это я от счастья, что вижу вас всех живыми и невредимыми. К тому же я никак не могу понять, зачем вы потопили такую прекрасную лодку.
Андре улыбнулся.
— Успокойся. Наша шлюпка на конце троса, так что тебе еще понадобятся твои таланты гребца. Ну-ка, мастер Пьер, и ты, Мажесте, поднимите трос!
Два друга быстро подняли трос, и вскоре показалось нечто, похожее на обрывок брезента.
— Это ваша лодка? — спросил Фрике. Ему казалось, что все это он видит во сне.