Приключения парижанина в Океании
Шрифт:
Человек двенадцать папуасов, вооруженных луками и стрелами, выскочили из леса и окружили охваченных ужасом каронов. Европейцы, не изменяя своему принципу соблюдать осторожность и, насколько возможно, проявлять миролюбие, не стали первыми вступать в бой. Папуасы же, интересующиеся, видимо, только каронами, заколебались при встрече с белокожими, присутствие которых в таком месте и в таком обществе весьма их озадачило. Они посовещались, странно при этом жестикулируя, затем, поняв, что Фрике и Пьер настроены очень решительно, и, главное, увидев в руках у них, вероятно, уже знакомые ружья, направили весь свой гнев на несчастных
Папуасы, не обращая внимания на белокожих, тесным кольцом окружили каронов и, схватив их за косы, приставили им к горлу свои «педа», те самые сабли, без которых папуасы никогда не покидают свои жилища и которые используются ими в самых разных целях. Они готовы уже были отрубить пленникам головы, но Фрике и Пьер не дали совершиться этому убийству. Боцман, действуя, как всегда, методично, тыльной стороной руки сбил с ног одного из убийц и на лету схватил его за руку, державшую саблю. Фрике же поступил куда более оригинально: он уложил на спину второго, удачно подставив ему подножку.
Нападение белых окончательно сбило с толку чернокожих; они, хотя этому трудно поверить, были скорее удивлены, нежели возмущены.
Пока виновники неудавшегося нападения смущенно поднимались, остальные с почтительной робостью отступили на несколько шагов, а тот, кто, вероятно, был их вождем, опустив копье, обратился к европейцам. Говорил он, сопровождая свою речь выразительной жестикуляцией: оратор ткнул пальцем в сторону оцепеневших от страха каронов, сделал вид, что отрубает им головы, затем широко открыл рот, указывая то на европейцев, то на негритосов.
— Черт меня побери! — воскликнул Фрике, который, хотя и был явно рассержен, не мог удержаться от смеха. — Этот дикарь принимает нас за людоедов!
— Им что, наплевать на законы Республики? [123] — вмешался Пьер Легаль. — Меня, примерного моряка, целых тридцать лет питавшегося бобами и салом, какой-то чернокожий считает людоедом!
— Послушай, — обратился Фрике к вождю, — вы, должно быть, глупее, чем я думал. Если бы мы ели человеческое мясо, зачем бы нам тратить столько сил на заготовку саго, а потом, кароны не слишком аппетитны… Я бы предпочел грызть землю или подошвы своих башмаков, чем прикоснуться к их мясу.
123
Имеется в виду Французская Республика.
С этими словами молодой человек взял кусок саговой лепешки и принялся есть ее с явным удовольствием, затем с нескрываемым отвращением указал на собственный рот и на каронов, желая дать им понять, что он предпочитает растительную пищу и питает отвращение к человеческому мясу. Оратор же продолжал с жаром разыгрывать свою пантомиму, из чего Фрике заключил, что тот решил, будто парижанину не нравится человеческое мясо вместе с саго.
— Но можно ли быть таким кретином, теперь он думает, что я люблю есть мясо без хлеба. Как бы объясниться с этим папуасом?
Вождь продолжал говорить все быстрее и быстрее, а это не предвещало ничего хорошего, тем более что остальные чернокожие взялись за оружие, готовясь к новому нападению. На сей раз положение спас Виктор. Видя, что события принимают трагический оборот, он выступил вперед и, очень смело подойдя к вождю папуасов, стал что-то говорить ему резким, пронзительным по своему тембру, напоминающим
Мальчуган говорил долго и свободно, чего наши друзья никак от него не ожидали. Однако аргументы его, видимо, возымели свое действие, так как — о чудо! — мрачное лицо вождя вдруг осветила широкая улыбка. Он опустил копье и, к великому удивлению Фрике, подошел и пожал ему на европейский манер руку, затем пожал руку не менее пораженному Пьеру. Их тут же окружили остальные воины, которые, видимо, больше всего желали сердечного согласия и спешили выразить нашим друзьям свое дружеское расположение.
— Вот так дела! — воскликнул Фрике, оправившись от удивления. — Ты что, говоришь на всех языках? — спросил он, обращаясь к сияющему пареньку.
— Нет, Флике, они говолят малайски. Очень холосо говолят. Он знает много евлопейцев, он челный, но не глупый.
— Что же он говорит?
— Увидев вас с людоедами, — ответил Виктор, речь которого мы не станем по вполне понятным причинам передавать дословно, — папуасы решили, что вы их союзники и тоже едите человеческое мясо. Очень далеко, там где заходит солнце, ему приходилось видеть людей, одетых и вооруженных как мы. Они были добрыми и кроткими, они убивали только диких зверей и ловили только птиц и насекомых. Он не раз служил им проводником и полюбил их. Вождь ошибся на ваш счет, потому что видел, как вы разделили свой обед с каронами, а они пользуются здесь дурной славой и им следует отрубать головы. Что же до папуасов, то они славные люди, мирно живут на берегу и охотно отрубают головы врагам, но никто из них никогда не пробовал человеческого мяса.
— Я все понял, но что они собираются делать с нашими гостями, которые понемногу приходят в себя после этой стычки?
— Отрубить им головы.
— Ну нет! Если этот славный господин… Спроси-ка его, как его звать.
— Узинак.
— …Если этому славному господину Узинаку показалось странным, что белые могут есть человеческое мясо, то скажи ему, что эти самые белые считают возмутительным обычай чернокожих отрубать головы себе подобным.
— Он говорит, что у них так принято.
— Надо будет отказаться от этой привычки. Я не позволю, чтобы нашедших приют под моей крышей., правда, крыши никакой нет, но это ничего не меняет, сидевших за моим столом, правда, стола тоже нет, это просто так говорится, подло зарезали.
— Он согласен, но требует за это бусы и ожерелья.
— Скажи ему, пусть зайдет в следующий раз. Сейчас я нищий, я все потерял.
Узинак не верил собственным ушам. Как могло случиться, что у белокожих, оказавшихся на земле папуасов, нет ни бус, ни ярких тканей, ни ожерелий. Они не собираются ловить насекомых или охотиться на птиц солнца? [124] Тогда зачем надо было приезжать в такую даль?
124
Райские птицы. (Примеч. авт.)
— Скажи, что, если он согласится отпустить каронов, я сделаю ему великолепный подарок.
— Ты не сможешь выполнить своего обещания, — заметил Пьер Легаль.
— Ошибаешься. Вспомни, у нас остались одна или две красных шерстяных рубашки, наш новый знакомец будет в восторге.
Папуас, обрадованный обещанием, повернулся к каронам и сказал им на своем языке, состоящем, казалось, из одних дифтонгов:
— Мне обещали белые люди. Белые люди говорят правду… Уходите отсюда.