Приключения парижанина в Океании
Шрифт:
ГЛАВА 8
Хищник и его жертва. — Бесстрашие юной леди. — Кровавые преступления пиратов. — Корабли-гробы. — Английский парламент рассматривает вопрос о пиратстве. — Взрыв на бременском рейде. — Морские бандиты и корабль-призрак. — Последний разговор двух друзей. — Предсмертная воля. — Темная история капитана Флаксана. — Опекун. — Обманчивое спокойствие.
— Итак, месье, что вам угодно?
— Я хочу, чтобы вы были счастливы.
— Счастлива?!
— Именно. Пусть мне понадобится перевернуть вверх тормашками весь архипелаг, поджечь остров с четырех концов, вы будете счастливы.
— Все время одно и то же, все время насилие!
— А я добавлю: все время то же презрение ко всему, мною сказанному и сделанному.
— Да!.. Мне все здесь противно и вы в том числе.
— Мэдж!..
— Меня зовут мисс Флаксан!
— Мисс… простите. О! Если бы вы знали…
— Что вы хотите, чтобы я знала? Что я — рабыня?
— О! Мисс…
— Пленница, если вам так больше нравится. Я, дочь американца и француженки! А ваш дворец для меня — тюрьма. Почему я на Борнео, а не у своих покровителей?
— Вы называете их вашими покровителями? Авантюристы…
— Довольно! Я запрещаю дурно говорить о тех, кому мой отец поручил меня, умирая. Они заменили мне семью, они трудились для того, чтобы прокормить меня, они заботились о моей душе.
— Чего же вам не хватает? Для вас я построил эти покои из кленового дерева с драгоценной инкрустацией, с панно из тика, которым позавидовал бы набоб. К вашим ногам я бросил восточные ткани и самые дорогие ковры из Франции. К вашим услугам целый сонм рабов: искусная малайка, неутомимая индианка, ласковая мавританка, преданная негритянка. Ваши драгоценности не стыдно носить королеве. Вы властвуете в городе, а если захотите, завтра будете королевой Океании!..
— Когда я была еще ребенком, красивая, молодая, но всегда бледная женщина целовала меня и плакала. Она была такой доброй и нежной, что, если при виде ее слез начинала плакать и я, она умела поцелуями вызвать улыбку на моем лице. Мы были бедны, очень бедны. Чего только она не делала, чтобы купить мне игрушку, а то и просто кусок хлеба… А потом я больше ее не видела. Ничто не могло утолить мою печаль… Помню и мужчину огромного роста, с гордым лицом. Он никогда не улыбался; он порывисто и крепко обнимал меня, как будто хотел вложить всю свою любовь в одну минуту свидания. Мой отец был моряком. И умер как моряк… в море. Вы ведь знали его… Вы слышите?
— Я слушаю вас, мисс, и спрашиваю себя, к чему вы все это говорите.
— А к тому, что моя мать, жившая и умершая в бедности, научила меня обходиться без роскоши. И еще к тому, что мой отец, один из борцов за независимость Америки, привил мне любовь к свободе… Когда он доверил меня, умирая, тому, кто был его лучшим другом, и когда этот человек, осознавая ответственность, обещал. «Твоя дочь станет моею дочерью», — я перестала быть сиротой. Мой приемный отец и его друзья, собравшиеся для того, чтобы заменить умершего, любили меня всем сердцем. Они умели быть деликатными, стараясь, однако, воспитывать меня, как того хотели бы мои родители. А вы, месье, желая мне счастья, вошли в мою жизнь непрошено, — ваш поступок не к лицу благородному человеку. Единственной радостью для меня было жить в крошечной келье с белыми стенами, а вы навязываете мне несметные богатства. Вы не можете отрицать, что ваши намерения нечестны и что забота о моем счастье — не единственное ваше беспокойство.
— Вы не раз могли убедиться в моем бесконечном уважении к вам и в том, что это благоговение руководит всеми моими поступками.
— Не мешало бы еще, чтобы вы уважали закон.
— Мисс!..
— Знайте же, что если я не дождусь освобождения, то предпочту смерть позору!
— Вы говорите «смерть»?
— А почему бы и нет? Вы не ожидали найти во мне силы пренебречь жизнью? Знайте, что я давно уже не ребенок, — лишения и одиночество сделали меня взрослой. Те, кто заботился обо мне, сумели научить меня тому, как должна держать себя женщина в этом жестоком мире.
Та, что давала отповедь человеку, привыкшему к всеобщему почитанию, та, из уст которой он услышал неожиданные речи, была еще почти ребенком. Лет семнадцати, стройная, гибкая и с виду очень хрупкая девушка с вызовом смотрела на своего собеседника, а тот, защищаясь от ее нападок, испытывал, казалось, наслаждение. Да и немудрено: в молодом теле девушки, несмотря на утонченность сложения, чувствовалась такая же сила, какая таилась в ее душе. Голос Мэдж дрожал лишь от негодования, а если в черных как смоль глазах сверкала слеза, то внутреннее пламя немедленно высушивало ее. Необычный и пленительный контраст!
Из-под крошечной фетровой серой шляпки, украшенной белым пером, на плечи ниспадали прекрасные золотые волосы. Нежная кожа, под которой текла благородная кровь, изумляла своей свежестью, свойственной ранней молодости и еще не погасшей от житейских забот; орлиный нос, наравне с черными глазами придававший лицу решительность, и правильно очерченные губы, с чьим чистым цветом не сравнить никакие, самые драгоценные кораллы, довершали картину.
Несмотря на ранний час и на невыносимую жару, мисс Мэдж была одета в закрытое платье из тонкой серой материи с укороченной юбкой, на стройных ножках красовались кожаные ботиночки с высокими голенищами. Настоящий дорожный костюм. Она носила его все время, готовая к любым неожиданностям.
Ее собеседником был тот самый таинственный человек, чье драматическое появление на «Конкордии» так поразило синьора Пизани, тот самый, пред которым дрожали, словно малые дети, самые отъявленные бандиты архипелага. Словом, хозяин. Одетый аккуратно, на европейский манер, он отложил в сторону свой зеленый тюрбан, свидетельствовавший о том, что его обладатель совершил паломничество [205] в Мекку, и вызывавший поэтому невероятное уважение и поклонение у мусульман Борнео.
205
Паломничество (от лат. palma — пальма) — путешествие верующих к святым местам (у христиан — в Иерусалим, Рим, у мусульман — в Мекку и др.) в надежде на божественную помощь. Название происходит от обычая паломников привозить из Палестины пальмовую ветвь.
Вопреки неукоснительной вежливости и предупредительности в обращении с девушкой он, не в силах больше сдерживать свой гнев, внезапно побледнел, но, быстро справившись со своими чувствами, вновь обрел хладнокровие, выдававшее в нем хорошо воспитанного человека. Однако его натянутая улыбка походила скорее на оскал черной пантеры. Хозяин не привык к сопротивлению и был поражен такой непреклонностью; девушка понимала, что жизнь ее поставлена на карту, и он, почувствовав это, вынужден был отступить перед силой духа своей пленницы.