Приключения Перигрина Пикля
Шрифт:
После моего возвращения из Бата, где мы счастливо жили с мистером С., пока не приехал туда мой муж, его лордство снова выразил желание разделять
со мной ложе. На это я ответила отказом. Я первая не решилась бы на предложение предоставить друг другу свободу, что бывает нередко в других странах, но не принято в Англии, ибо не желала давать повод для осуждения, поскольку моя репутация оставалась до той поры незапятнанной. Но раз предложение о возобновлении супружеских отношений исходило от него, я считала себя вправе этому воспротивиться.
Это сопротивление повело к ссоре, перешедшей в состояние постоянной вражды. Мы заговорили о том, не лучше ли нам жить врозь. Мой муж одобрил план, согласившись прибавить триста фунтов в год на мелкие мои расходы, но эти деньги, кстати сказать, я так и не получила. Я отказалась от пышности и великолепия, чтобы жить в маленьком домике, нанятом в Каршелтоне, где я провела два месяца в очаровательном уединении вместе с дорогим моим возлюбленным. Но по истечении этого срока появился мой муж, который измучил меня посещениями и мольбами о возвращении, утверждая, что он передумал, и настаивая на том, чтобы я уступила его желанию.
Я исчерпала всю свою изобретательность, чтобы уклониться от исполнения его просьбы, но он преследовал меня без устали, и в конце концов я уступила, при том условии, что мы немедленно едем во Францию и он не должен приближаться к моей постели, пока мы не приедем в Кале. Итак, мы отправились в эту страну; не делая попыток нарушить последний пункт нашего договора, его лордство не настаивал на своих правах до прибытия в столицу Франции.
Между тем я почувствовала, что нахожусь в интересном положении, и сообщила о своей беременности виновнику ее, который не мог покинуть меня в таком состоянии, но воспользовался первой возможностью, чтобы сопровождать нас в поездке по Франции.
По дороге в Париж мы остановились для осмотра Шантийи, величественного замка, принадлежащего принцу Конде, и там случайно встретились с несколькими знатными англичанами, которые меня знали. Принц вместе со своими сестрами очень любезно пригласил меня в галерею, где они находились. Все они лестно отозвались о моей наружности, и, по-видимому, им очень понравился мой туалет; такого им не приходилось видеть — синий английский костюм для верховой езды, отделанный золотом, и шляпа с пером. Восхищались они также моими волосами, ниспадавшими до талии, и очень уговаривали меня погостить у них две недели; на это приглашение я вынуждена была ответить отказом, потому что мой муж не знал французского языка. Я была очарована и местом и обществом, любезностью дам и учтивостью мужчин. Мое имя и история моей жизни были им известны. Когда мистер С. заехал туда несколько дней спустя, они дразнили его мною.
По приезде в Париж я первым делом позаботилась о том, чтобы превратиться во француженку. Я остригла волосы, скрыла свой прекрасный цвет лица под румянами, примирилась с пудрой, которую никогда доселе не употребляла, надела платье с фижмами и появилась в Тюильри, оживленная и взволнованная. Я была здорова, молода, красива, любима, тщеславна, богата, и вот я предалась развлечениям новым, веселым и приятным.
Мое появление вызвало внимание всего общества, которое признало во мне незнакомку, но не чужестранку, так тщательно была я одета по французской моде; узнав, кто я такая, все выразили самое восторженное одобрение, столь соответствующее их прославленной любезности.
Когда я объездила в Париже все увеселительные места, меня ввела в общество некая английская семья, жившая в этом городе. Я познакомилась с одной французской леди, очарование которой поистине было замечательным. Герцог К. был ее поклонником; но она заботилась о своей репутации и жила с матерью и очень милой сестрой, возлюбленным которой был принц С. (почти у каждой женщины во Франции есть amant [61] ).
С этой очаровательной женщиной — ее звали мадам де ла Т. — я часто совершала прогулки. Герцог, мистер С., она и я обычно встречались в Булонском лесу — прекрасном лесу неподалеку от Парижа, который великосветское общество посещает летом, чтобы подышать свежим воздухом; насладившись прогулкой в роще, мы усаживались в коляску его светлости, очень элегантную, в которую была впряжена шестерка великолепных длиннохвостых серых коней, украшенных лентами по французской моде. И оттуда мы ехали в небольшой очарованный или во всяком случае очаровательный герцогский замок в предместье города. Мебель в нижнем этаже, предназначенном для меня, была желтая с серебром, вокруг кровати стояли зеркала, а дверь вела в сад, где на каждом шагу видны были газоны и клумбы с розами. В верхнем этаже моя приятельница занимала комнату, отделанную ситцем. Мы ужинали все вместе в зале, небольшой, но очень изящной. Все мы были в прекрасном расположении духа, оживленная беседа текла очень свободно, и это развлечение, несмотря на то, что повторялось не раз, было восхитительным. Другие вечера я и мистер С. проводили во дворце принца К., предоставленном его высочеством в наше распоряжение. Помещение, обращенное к Люксембургскому саду, по своему великолепию было достойно владельца. Обычно я ездила туда в прекрасной коляске, якобы с визитом, и проводила часть вечера с тем, кто был мне дороже всех принцев на свете.
61
Возлюбленный (франц.).
В то время как я предавалась этим восхитительным увеселениям, мой муж изо всех сил старался восстановить свое здоровье разными укрепляющими лекарствами и не ведаю чем еще; тем не менее он жаловался на расслабляющие последствия своей страсти и сетовал на то, что любит меня, как ангела, а не как женщину, хотя пытается управлять своими чувствами согласно учению христианской церкви, подобно тому, как в своей жизни он руководствовался правилами Карла XII шведского. Смысл этого заявления я никогда не могла понять; впрочем, я частенько думала, что в нем вовсе не было смысла.
При всем том я обнаружила, что стан мой заметно располнел, а положение мое весьма ухудшилось вследствие постоянных ссор между нами, происходивших благодаря его настояниям снова спать со мной, после того как мы вторично решили спать врозь; чтобы не подвергаться больше столь неприятным преследованиям, я решила уйти от него, даже если бы это грозило мне смертью.
Приняв такое решение, я в наемной карете отправилась к британскому посланнику; чтобы скрыть свою молодость, из-за которой он мог бы не доверять моей рассудительности, я надела черный капор; этот капор, по его словам, придал моему лицу не серьезность, но пугливость, что отнюдь не было неприятно. В юности посланник был весьма галантен и даже теперь, несмотря на свой преклонный возраст, не оставался нечувствительным к красоте. Быть может, благодаря этому обстоятельству он отнесся более благосклонно к моим доводам, хотя поначалу посоветовал мне вернуться к мужу. Но, увидев, что я непреклонна, он обещал мне помочь и исхлопотал покровительство французского короля, которое позволило мне жить в Париже, не опасаясь преследования со стороны моего супруга. Однако он дал мне совет, раз уж я решила покинуть мужа, спешить в Англию и просить о разводе.
Мне понравился его совет, и я скрывалась в Париже три дня, чтобы раздобыть у друзей немного белья; из моего дома ничего нельзя было унести, не вызвав подозрений, а у меня не было ни платьев, ни прислуги.
В одиночестве я поехала во Фландрию; но предварительно направила моего мужа на ложный след, написав ему письмо, якобы из города Кале, и путешествовала по незнакомой стране с одним только спутником — форейтором, вынужденная подчиниться французским законам, которые в иных случаях столь жестоки: каждый, кто был бы арестован вместе со мной, подлежал смерти за побег с замужней женщиной; и в то же время любой человек мог спать с этой женщиной, не боясь подвергнуться наказанию.
Я ехала день и ночь без остановок, чтобы поскорее добраться до Фландрии, где мне не грозила бы опасность. Ночи были очень холодные, и я с радостью куталась во фланель, которую захватила с собой, так как у меня не было теплых вещей и путешествовала я в открытом экипаже. Когда мы проезжали дремучими лесами, удаленными от людского жилья, я боялась, как бы меня не ограбил и не убил форейтор; по всей вероятности, своим спасением я была обязана тому, что мой внешний вид свидетельствовал о бедности, и это спасло меня также и в двух жалких деревнях, где я должна была остановиться, прежде чем покинуть пределы Франции. Я не могла приближаться к большим городам, чтобы там отдохнуть, а потому мне приходилось останавливаться в маленьких, скверных лачугах, где можно было найти только кислый хлеб из непросеянной муки и еще более кислый сыр и где каждая вещь служила как бы приметой логовища убийц.