Приключения по контракту
Шрифт:
– Бабло, – с усмешкой пояснил Кондраш.
– За что? – Лёшка окончательно понял, что вместо него говорит кто-то другой.
– За жизнь без проблем. Или проблемы нужны? Так хоть счас.
Голос у Кондраша был красивый, бархатный, певучий. И оттого особенно страшный.
А еще говорили, что Кондраш – каратист.
Лёшка нашел силы оглядеться по сторонам. В вагоне никого, кроме двух пенсионеров у дверей. На Университете села девушка, но смотрела фильм, была в наушниках. Да еще один приятель Кондраша стоял в дверях, караулил.
Глаза
– Всего-то? – сказал тот, то ли серьезно, то ли насмешливо. – А если найду?
«На проезд оставь», – хотел сказать Лёшка. Но не сказал. Язык отказал совсем, а правая рука, жившая своей жизнью, уже вытащила из кармана куртки полтинник и мелочь.
Кондраш разглядел и оценил добычу с профессионализмом кассирши. Выловил три рублевые монетки, вернул Лёшке. Остальные сгреб в карман.
– Ладно. Пока живи. В понедельник поговорим. Будешь бегать – отдашь мобилу.
На этот раз приятель не поддакнул, а молча толкнул Лёшку.
Поезд заскрипел, останавливаясь у платформы. Третий приятель Кондраша махнул рукой от дверей – утекаем.
Через секунду в вагоне кроме Лёшки было только трое прежних пассажиров. А еще в дверях стояла контролерша.
Лёшка не любил Мартышкино.
Во-первых, из-за названия. «Лёха, где был вчерась?» – «На даче, в Мартышкине». Смех! Поэтому отвечал, что дача в Ломоносове, бывшем Ораниенбауме или, как говорят местные, Рамбовке. Звучит красиво и загадочно. Не все знают, что Ораниенбаум – город, пусть и маленький, и дачи в нем быть не может.
Во-вторых, в Мартышкине скучно. Что такое Мартышкино? Поселок между Петергофом и Ораниенбаумом, разрезанный надвое железной дорогой, среди крутых холмов. Главная часть Мартышки – справа. Там старинная шведская церковь – кирха, там болотистый берег Финского залива с маленьким песчаным пляжем, где нормально не искупаться. И школа, в которой нет друзей, но есть Кондраш.
Слева от железной дороги немного домиков и лес. Родители купили домик в двух шагах от станции, чтобы приезжать без машины. Лёшке это нравилось, но не потому, что в Мартышку просто приехать, а потому, что просто уехать. Закрыл калитку – и через пять минут в вагоне.
Сама дача тоже скучная. Две комнаты, кухня, небольшой участок с цветником и огромной старой скрипучей елью у забора. Сначала она даже нравилась. Но скоро Лёшка убедился, что от этой ели только мрак и тоска.
Как и от самой Мартышки.
На дачу ездили на машине – с папой или на электричке, если с мамой.
Но однажды утром поехали на такси. Катюшке все нравилось: суета, гора вещей в коридоре, да и само такси величиной с микроавтобус. Лёшка сразу понял: случилось что-то очень плохое.
Предчувствие оправдалось. Мама вошла в Лёшкину комнату и спросила:
– Ты хочешь жить со мной или с папой?
Лёшка икнул от удивления. Но ответил сразу:
– С тобой.
– Катюша тоже со мной. Собирай вещи. Мы уезжаем в Мартышкино. Ты слышал? У-ез-жа-ем!
Лёшка слышал. Но все равно застыл на месте.
Взял рюкзак, потянул молнию – пальцы одеревенели. Мама принялась за дело сама: закинула в большие пакеты Катюшкину одежду и игрушки, потом принялась за Лёшкины вещи. Собрала куртки и брюки, тетрадки, прошлогодние учебники. Вынула из розетки настольную лампу.
Лёшке казалось – мама движется в темпе ускоренного кино. А он – в замедленном. Все же вписался в кадр, спросил:
– Мама, мы в Мартышку навсегда?
Мама ответила не сразу. Сначала скатала одеяло, запихнула в пакет, втиснула настольную лампу и лишь тогда сказала:
– Не знаю. Но сюда я больше не вернусь.
– Мамочка, почему?
Мама остановила сборы. Опять подошла к Лёшке, положила руки на плечи и проговорила:
– Твой отец сказал мне сегодня ночью: «Это моя квартира». Я спросила его: «А домик в Мартышкине мой?» Он сказал: «Да». Я сказала: «Тогда буду жить там». Он ответил: «Решай сама».
Я решила. Лёша, поторопись! Не спустимся через десять минут, таксист включит счетчик.
Лёшка, дрожа от удивления, страха и тоски, начал забрасывать в рюкзак содержимое ящиков стола. Стал пропихивать «Танковую энциклопедию», но она выпала.
Поднял, хотел попросить у мамы пакет. Вместо этого спросил:
– А папа? Он знает?
Мама опять повернулась к нему. Такого решительного взгляда Лёшка еще не видел.
– Папа с утра на своей работе. Он узнает. Собирайся. Или остаешься с ним?
Лёшка представил этот вариант и торопливо крикнул:
– Нет!
– Тогда быстрее, – тихо сказала мама.
Лёшка не любил ездить в Мартышкино на выходные. Теперь, за месяц до конца летних каникул, он узнал, что здесь ему придется жить.
Сколько? Наверное, вечно.
В Питер теперь выбирался редко. Сегодня исключение, благодаря дню рождения Катюшки. От отца пришла эсэмэска: «Приезжай за подарком для сестры». Лёшка не очень-то хотел встречаться с отцом. А вот в Питер съездить хотел.
Поехал. И попал на Кондраша. А потом – на контролершу. Говорила же мама: «Мне не нравится эта поездка».
Теперь не нравилась и ему.
Полтора года назад, за четыре тысячи километров от поселка Мартышкино
В кабинете было прохладно. Так же, как и во всех остальных кабинетах и залах дворца. В левом крыле был даже Ледяной лабиринт, со снегом и льдом, наметенными сугробами и наращенными сосульками – каприз покойного короля. Король любил надевать лыжный костюм и гулять по Ледяному лабиринту, отламывая сосульки, оставляя следы в снегу. Даже иногда играл в снежки с любимой женой.