Приключения, почерпнутые из моря житейского. Саломея
Шрифт:
В природе ужасная аналогия или, лучше сказать, по-своему, подобие между всем, что движется, действует и имеет влияние на действия посредством побуждения души к себе соблазном, приманкой, магнетизмом, а от себя электричеством, толчком, подзатыльником.
Русская пословица недаром говорит: «Несчастлив в картах, счастлив в любви», и обратно. Это значит, что играть в карты и играть в любовь — одно и то же, потому что одно заменяет другое. Волнение, страдания, довольствие, утомление сердца — одни и те же, ни малейшей разницы. Вечно блуждающее воображение посреди надежд, соображений и выводов — одно и то зге; словом, игра — ласкательница чувств, кокетка или, перефразируя это чужое слово, курочка, которая петушится. Ей дело до всех, кто только протянет ноги под ее жертвенный стол. Перетасовав свои чувства, как колоду, она, кажется, раздает всем поровну, нечего друг другу завидовать; но вскрой только — какая разница! Какая начинается деятельность, какое соревнование между играющими: один хочет взять умом, знанием своего дела, другой хитростью, терпением, замыслом подсидеть соперников; третий риском — пан или пропал. Но вы думаете, что счастие дается так, зря? Ошибаетесь: и у каждой колоды есть свой избранник, мастак, который посвятил себя игре, за которого соперничают все колоды, который надувает их самих, управляя по произволу тасовкой и богатея чужими чувствами.
Это все не касается до Прохора Васильевича, он существовал на сем свете не как человек — орудие божие, а как человек — орудие человеческое. Собственно, об нем не стоило бы мыслить, но во всяком случае он мог навести на мысль.
Прибежав домой с радостным чувством выигрыша, он долго ждал своего Триши; но не дождался и лег спать.
Перед рассветом уже кто-то толкнул его и крикнул на ухо:
— Прохор Васильевич!
Это был Триша, что-то очень не в себе.
— Ох, как ты, Триша, перепугал меня!
— Тс! тише! Беда, Прохор Васильевич! давайте пять тысяч, а не то меня скрутят, да и вам за меня достанется, если узнают, кто я такой!
— Да что такое? Скажи!
— Не спрашивайте, пожалуйста, давайте скорей деньги!
— Да что такое?
— Ах ты, господи! Ну, да черт знает что: приятели попотчевали, а какое-то рыло стало приставать, я и своротил его на сторону, да неосторожно. Как следует, связали руки назад, а я пошел на выкуп, с тем чтоб и духу моего не было здесь до рассвета… Вот и всё. Давайте деньги да прощайте. Ворочусь к тятеньке да скажу, что проводил вас до границы.
— Ох, Триша, да как же это я останусь один?
— Правда и то; что вам одному делать?… Знаете ли что? Денька два спустя, ступайте-ко и вы назад в Москву; а там уж мы подумаем, как быть.
Кто-то стукнул в дверь.
— Сейчас, брат, сейчас! — подал голос Трифон.
— Кто там такой? — спросил испуганный Прохор Васильевич.
— Кто! разумеется, кто: меня торопят; давайте скорее! Прохор Васильевич достал пачку ассигнаций, хотел считать,
но стук в дверь повторился.
— Эх, до счету ли теперь! Давайте что есть, после сосчитаемся! — сказал Трифон и, схватив пачку из рук Прохора Васильевича, бросился в двери.
Прохор Васильевич остался как на мели.
В страхе и раздумье, он не знал, что делать. Отвага, которую возбудил в нем ментор его, ехать за границу, вдруг исчезла.
— Как я поеду один-одинехонек? — начал допрашивать он сам себя, — куда я поеду?… В чужую землю… один… без Триши… Дорогой еще ограбят… О господи!.. Да как же мне воротиться теперь к тятеньке? Он убьет меня!
До рассвета Прохор Васильевич дрожал от ужаса, повторяя одни и те же вопросы. В этом отчаянном раздумье застал его и Илья Иванович.
— Ах, почтеннейший, а я полагал, что вы еще почивать изволите? Что ж, сударь, переезжайте ко мне. Право, вам не приходится в заездном доме стоять. Пожалуйте хоть с приказчиком; мы и ему место найдем.
— Приказчик тятенькин уехал в Москву.
— Что так?
— Да так; тятенька велел скорее ехать, да и мне также.
— А за границу-то, Прохор Васильевич?
— Из Москвы поеду.
— Вот что; так не угодно ли, пожалуйте покуда чайку выкушать.
Прохор Васильевич долго отнекивался; но Илья Иванович утащил его к себе и вместе с своей сожительницей возбудил в нем падший дух.
Никак не мог он отговориться и от предложения погостить хоть недельку; особенно когда Лукерья Яковлевна сказала ему тихонько:
— Уж если вы уедете, так я буду знать, что вы меня не любите!
— Уж если вам угодно… — проговорил Прохор Васильевич.
— Таки очень угодно: как я вас увидела в первый раз… Ох, господи!
Лукерья Яковлевна глубоко вздохнула; Прохор Васильевич смутился, взглянул на нее, она на него, и — невозможно уже было не остаться.
Ему отвели приютный покой. Ввечеру собралась та же честная компания, горка росла. Прохору Васильевичу снова повезло счастие; подымает все выше и выше; но вдруг оборвался.
— Ну, невзгодье! — повторял, вздыхая, Илья Иванович, — да не будет ли?
— Нет! — повторял разгорячась Прохор Васильевич, — мне что! Сдавайте!
Напрасно Лукерья Яковлевна щипала его сзади, стоя за стулом.
— Нет, батенька, надо сосчитать, было бы чем расплатиться, — сказал, наконец, Илья Иванович, — не на мелок играть!
— Отвечаю! — крикнул Прохор Васильевич, обливаясь холодным потом.
— Не разорять же вас при несчастье; надо честь знать: тут и то сто с лишком; разве вексель?
— Что ж, вексель дадим!
— Так напишем сперва.
— Ну, до завтра, — шепнула Лукерья Яковлевна Илье Ивановичу, — дайте ему опомниться!
— Так! а тебе жалко, что ли?
— Ты смотри на него: весь не свой; как заболеет да умрет, тогда что?
— Эх, ты, баба!.. ну, да вправду… Нет, господа, на векселя сегодня не играю: им не везет. Лучше завтра сядем опять, пусть их отыграются; совестно, ей-ей!
Бледный, истомленный каким-то внутренним давлением — точно камень на сердце, пошел Прохор Васильевич в свой покой.
Уснуть он не мог. Какая-то особенная жажда мучила его: всех бы перебудил, всех бы созвал к игорному столу, чтоб утолить ее.
Вдруг что-то скрипнуло. Послышался шорох. Прохор Васильевич весь оледенел от ужаса; кто-то приближается к его постели.
— Кто тут? — крикнул он, вскочив.
— Тс! Душенька, Прохор Васильевич, не бойтесь! это я!
— Вы? — произнес Прохор Васильевич с чувством новой боязни.
— Я, душенька; мне надо сказать вам слово… Я не могла перенести, чтоб мошенник Илюшка, с шайкой своей, зарезал вас!..