Приключения, почерпнутые из моря житейского. Саломея
Шрифт:
— Вот беда!.. Ты знаешь ли, кто она?
— Ах, не говори…
— Да ты почему же знаешь эту француженку?
— Какую француженку?…
— Вот эту…
— Я ее не знаю…
— Да, это какая-то француженка… Жокей Чарова сказал мне, что она за птица… Вот пригласил!
— Ах… перестань!.. maman идет…
— Что ж за беда?
— Я боюсь… чтоб и она не перепугалась… пожалуйста, не впускай ее к ней…
— Да что ты, Катя, с ума, что ли, сошла? Катенька бросилась навстречу матери.
— Пойдемте, маменька…
— Постой. Где эта дама? Мне сказала кормилица, что лошади разбили экипаж, ушибли какую-то даму и что она у нас…
— Нет, маменька, нет, не ушибли… у ней так, дурнота только… припадок… пожалуйста, не входите туда…
— Что ты меня держишь! Ах, боже мой, верно до смерти убили!
— Нет, не беспокойтесь, особенного ничего, — сказал Карачеев, — дышлом разбило кабриолет одного моего знакомого… Повеса ужасный! вообразите, приехал на гулянье с какой-то француженкой…
— С француженкой? Ах, бедная! Где она? я хочу ее видеть.
— Маменька! — проговорила Катенька, едва переводя дух от ужасу.
— Да пусти меня! Вы что-то от меня скрываете!.. — сказала Софья Васильевна и хотела уже войти в диванную, но дикий крик дочери остановил ее.
Катенька упала на руки к мужу; перепуганная мать бросилась к ней.
— Боже мой, что с ней сделалось? — повторял Карачеев.
— Маменька… душенька, — произнесла Катенька, схватив руку матери, — дайте мне руку… дурно!
— Что с тобой, Катя?
— Не знаю сама… боль страшная… доведите меня в спальню…
— Пошлите скорее за доктором! — сказала Софья Васильевна, придерживая дочь.
— О боже, боже, ее как будто сглазила эта проклятая!.. Скорей отправить их и сказать, чтоб коляска заехала за доктором.
И Карачеев побежал сам в конюшню.
Между тем Саломея, припав лицом к шитой подушке дивана, судорожно вздрагивала, и взволнованная грудь ее издавала глухой стон.
Вдруг раздался в зале голос Софьи Васильевны и болезненное восклицание сестры.
Саломея вскочила с ужасом, бросилась к двери, но как будто полымя обожгло ее, и она, окинув испуганным блуждающим взором комнату, выпрыгнула в открытое окно, под навес крыльца, и сбежала на дорожку будущей аллеи, которую покуда заменяли тумбы и зеленые столбики огородки тротуаров. Удаляясь от гуляющих в сторону, она скоро очутилась около пруда и, утомленная, бросилась на скамью.
Осмотревшись кругом с боязнию и не видя никого, она свободно перевела дыхание.
За деревьями вдруг послышались голоса. Саломея вздрогнула, хотела снова бежать; но это были двое молодых людей. Она успокоилась и склонила голову на руку.
— Уединение от печали, — сказал один из них, проходя мимо ее.
— Нет, это, кажется, печаль от уединения, — сказал другой. — Ступай, пожалуйста, убирайся от меня.
— Ну полно, оставь; это что-то порядочное.
— Тем лучше; мне и хочется чего-нибудь comme il faut. [239] Ступай, ступай, mon cher.
239
[239] Порядочного (франц.).
— Дудки, любезный! — сказал первый, удаляясь. Оставшийся молодой человек, очень приятной наружности,
но с плутовскими глазами, подсел к Саломее.
— Как приятно уединение, — сказал он, вздохнув, — ах, как приятно!
Саломея приподняла голову, взглянула на молодого человека, и дух ее замер.
— Георгий! — проговорила она; но без звуку, так тихо, что, казалось, только дыхание ее разрешилось этим именем.
— Но совершенное уединение — несчастие, — сказал молодой человек, как будто сам себе, бросив на Саломею страстный взор.
— Георгий! — повторила Саломея столь же тихо, — «и это он!»
— Вы позволите мне разделить с вами здесь уединение? — спросил молодой человек, обращаясь к ней.
«О, какие скверные мужчины, даже в эти лета! и это он!» — подумала Саломея, удаляясь.
— Куда вы бежите от меня? Чего вы испугались? Саломея пошла по дорожке, выходящей на шоссе. Молодой человек следовал за ней.
— Барыня, а барыня! подавать, что ли? — крикнул с шоссе извозчик Ванька, приостановив свою клячу. — Ась? извольте садиться!
Кровь закипела в Саломее.
— Боже, — проговорила она сама себе, — что мне делать! куда я пойду!
— Что ж, барыня? — повторил извозчик, — подавать, что ль? Саломея остановилась в отчаянии.
— Вы, кажется, заблудились? — сказал молодой человек, подходя к ней, — позвольте вас проводить?
— Georges! — вскричала Саломея вне себя. Молодой человек вспыхнул, оробел от недоумения. «Кто это такая? — подумал он, — она меня знает!»
— Georges!.. — повторила Саломея смягченным голосом, откинув вуаль, — не стыдно ли тебе!
— Это вы, вы! — вскричал молодой человек, бросаясь к ней.
— Это я… Какая встреча!.. Как ты переменился!.. — сказала взволнованная Саломея. И она забылась, обняла юношу, того самого Георгия, которого хотела образовать в пример всем мужчинам.
«О милый друг! Теперь с тобою радость;А я один — и мой печален путь…» —раздался голос товарища из-за куста.
— Ах, пусти! — проговорила Саломея, отталкивая от себя Георгия.
— Не бойтесь, это мой товарищ.
— Мне все равно; бог знает, что подумает он обо мне!.. Но… «Что мне делать?» — подумала Саломея. — Послушай, друг мой Георгий… ты сам, бог знает, за кого меня принял… Дай мне руку… я не знаю, где я найду теперь мужа…
— Вы замужем?…
— Замужем, — произнесла Саломея, — но, боже мой, найдет ли меня муж?… У нас сломался экипаж, лошади понесли… во мне замерло сердце, и я не помню… не знаю, как очутилась здесь одна… Георгий, ты меня проводишь?.
— Как угодно. Ах, как вы переменились, как вы похорошели!