Приключения порученца, или Тайна завещания Петра Великого
Шрифт:
Физическим воспитанием юноши занимался Алексей Кириллович, или просто дядя Лёша. Абрам был очень способен к верховой езде и особенно к фехтованию. В Гангутском сражении, когда начался генеральный абордажный штурм, он во главе небольшого отряда обрушился на шведский флагман, круша всё на своём пути, прорвался к адмиральской рубке. После битвы его рвало, и он проплакал всю ночь, тогда, как вся флотилия во главе с государём пьянствовала безумно, отмечая великую викторию. Александр Данилович утешал бедного юношу: «Да что ты так рассопливился, аки баба курляндская, ну пустил кровавую юшку супостату, так ты же врагов государя нашего покромсал, врагов державы нашей и веры истинно христианской… Ты же настоящий герой, батюшку нашего от погибели спас, викторию добыл для всего русского оружия, ты радоваться должон, а не слюни пущать…
Но эти уговоры не облегчали
У него было как бы два отца. Первый – Пётр – отец и пастырь по призванию и наукам (он не догадывался, что Пётр был его истинным отцом, об этом должны были знать только Екатерина, Меньшиков, Толстой, Савва и Синельник, но распространение этого факта могло стоить всем фигурантам этого дела головы; в действительности же при дворе об этом знали практически все, но не придавали этому никакого значения, так же, как и сам Пётр – таких детей от придворной челяди у него было несколько десятков человек). Второй отец – Алёха Синельник, который опекал его в повседневной жизни, покровительствовал ему на службе, следил, что бы Абрам не подвергался придворным соблазнам и не впутался бы в какие-нибудь сомнительные делишки. По-первому Алексей постарался оградить его от чрезмерного пьянства и карточных игр, что удалось ему без всяких затруднений. Абрам был набожен, умерен в еде и питие, картами не увлекался, больше шахматами и шашками, выискивал старинные восточные трактаты по этим играм, мог весь день просидеть над доской с книгою в руках, изучая опыт великих древних мастеров этой игры. Что касаемо женского полу, несмотря на то, что Абрам пользовался бесспорным успехом у придворных дам, ни с одной из них близости у него не было. Может быть, по причине его экзотической внешности, может быть по причине его очень не аристократического происхождения, а может и по причине его природной застенчивости и робости. Хотя страсти в его душе и его естестве кипели не шуточные – Петровская страстная натура, умноженная на негритянский огонь его матери, создавали поистине взрывоопасный экземпляр. Но тяга к наукам и знаниям до поры до времени остужали этот буйный и неудержимый темперамент. Несколько раз Алексей Синельник пытался сводить его к срамным девкам, что бы рассол не протух, однако всё это кончалось конфузом, Абрам просто убегал от стыда и отвращения к грязи и похоти, исходящих от этих жриц любви.
То, что произошло в трактире, Абрам не понял до конца, понял только, что Алексей почуял какую-то опасность и поэтому повёл свою обычную игру. Он решил во всём покориться своему наставнику, во всём положиться на него. Ничего не спрашивая, он принял на себя роль артиста, тем более она ему была по душе, хоть какое-то приключение, а не тоскливая унылая дорога.
Силовой гимнаст – Герман, огромный, молчаливый, но очень добрый мужик лет сорока, плохо говорящий по-немецки, наверное, поляк, постоянно либо тренировался со своими гирями или с железными прутами, либо возился с огромным мохнатым псом – Артемоном. Хозяином, одновременно и главным постановщиком театра, был пожилой клоун Леон, а исполнительницей главной женской роли – его жена, испанка лет 30 – Кончита, яркая красавица, но, как и все южанки, увядающая к 30 годам. Исполнительницей юных женских ролей была молоденькая полька – Стелла, приблудившаяся сиротка войны, каких много было на дорогах Европы, после опустошительных войн 18 столетия. Это была стройная, шатенка, 14 или 15 лет, с ярко-синими глазами, ещё не оформившаяся, порывистая и смешливая. Она очаровательно пела, играла на мандолине и танцевала и испанские и цыганские и польские танцы. Словом, Стелла была всеобщей любимицей и утешением их трудной бродячей артистической жизни. В трупе была ещё старуха – мать Леона, которая следила за порядком, готовила еду и театральные принадлежности, грим, одежду. Эта труппа и прибившиеся к ним Алексей и Абрам вместе с денщиками, Савелием и Степаном составляли теперь солидную уличную театральную труппу, способную показать хорошее представление, и современную классику, и греческую трагедию, и уличную италианскую комическую пьесу.
Они двигались на юг, не спеша, не останавливаясь в больших городах, а давая представления в городках провинциальных и аристократических. Абрам успешно играл роль Отелло в пьесе г. Вильяма Шекспира. Играли они и Ромео, где юная Стелла в упоении играла сцену на балконе. Её страстные слова, адресованные Ромео, были наполнены такой искренней правдой и страстью, что можно было подумать, что вовсе и не Ромео адресованы они, а исполнителю его роли, Абраму. Играли они спектакли по-польски и по-немецки – у Леона были книги с переводами всех известных пьес на польский, немецкий и французский. Кто сделал эти переводы и каково было их качество, сие оставалось неизвестным. Наши герои играли свои роли только по-немецки, но это обстоятельство не вызывало никаких недоразумений, так как зрители, в основной своей массе, знали содержание представлений наизусть, но всё равно безутешно рыдали над скорбной участью шекспировских героев и до слёз смеялись над приключениями Пьеро, Арлекино и Труфальдино.
Обстоятельства их путешествия были таковы, что между молодыми людьми не могло не возникнуть искреннего и светлого чувства. Весна была в самом разгаре, цвели сады, запах цветущих яблонь, вишен и сирени, опьянял молодые сердца. Чудные тёплые ночи наполняли их души таким восторгом, такой любовью, что хотелось плакать от счастья и нежности. Но оба они, и Стелла и Абрам мучительно скрывали себя, давая волю словам только во время репетиций и представлений. Всё это видела и Кончита и старуха, причём последняя глядела на это очень неодобрительно. Она уже давно сосватала Стелу за Германа, что бы не опустошать театр и оставить всех в семье. В лице прибившихся к их театру, она видела угрозу существования их дружной артистической семьи.
До поры до времени молодые люди старались скрывать свои чувства, только изредка Абрам бросал нежные и восхищённые взгляды на юную Стеллу, быстро отводя смущённый взгляд, когда их глаза встречались. Причём он совершенно не чувствовал к Стеле никакой животной страсти, она была для него существом бесполым, ангелом в человеческом обличие, ему было просто очень хорошо рядом с ней. Хорошо молчать, хорошо говорить о всякой всячине, рассказывать ей о своей жизни, о тайнах науки, о России, о других странах. Хорошо было репетировать, или просто молчать, чувствуя, что они молчат об одном и том же.
– Пан Абрам, расскажи, пожалуйста, что это всё время читаешь? Читаешь, читаешь, прямо, как наш ксендз в Честохове. Тот тоже всё читал, читал….. Девушка задумалась, вспоминая, страшные дни своего детства, когда было разрушено до основания её родное село, сожжено полностью и все жители перебиты шведскими войсками.
– Да вот, видишь ли, душа моя, Стела, читаю я трактат по математике, очень занимательная вещь – эта математика, открываются вдруг такие миры, такие драматургии, что твой Ульям Шекспир. Вот слушай, шла по дороге черепаха, медленно так, раз-два, раз-два. Ея увидел Ахиллес, как известно, самый быстроногий из эллинских героев. Вопрошаю – а догонит ли Ахиллес эту черепаху? По здравому смыслу, конечно, догонит, но он сделает шаг, а черепаха – сантиметр, он сантиметр, а она – частичку, ну и так далее…
– Ерунда, зачем эти рассуждения, если всё равно догонит…
– Да нет, не ерунда, вот, допустим, это будет не Ахиллес, а другая черепаха…..
– Скучно-то как….. Ахиллес, черепахи, бегают, догоняют…. А чувство, а любовь где…. Вот она, математика, главнее всех наук – любовь! Нет ещё такой науки про любовь? Не придумали?
Абрам рассмеялся и они, как малые дети начали смеяться надо всем, что их окружало. Они оба посмотрели на пролетавшую стрекозу и их внезапно охватил безудержный хохот, они, как глянут друг на дружку, как зальются в смехе до слёз, до упаду. А тут ещё на беду вторая стрекоза, оседлала первую, и они слились в любовном угаре…. На миг наступила тишина, а потом снова безудержный смех охватил молодых людей.
Алексей смотрел на них с нескрываемой завистью и, одновременно, с любовью и жалостью. Он знал, что не суждено этим молодым, созданным друг для друга людям, быть вместе. Государева служба жестока, требует отдачи всего себя, вплоть до жизни своей, но не только своей, но и жизней близких и просто посторонних людей. Особенно, если служишь такому извергу, как царь батюшка, Пётр Алексеевич.
Так продвигаясь на юг, они миновали Калиш – место славы Меньшикова. И далее на юг, через границу в Империю, в Клоцко, и далее, через перевалы в Чехию.