Приключения Робина Гуда
Шрифт:
– Хо! – вскричал Робин. – И как тебе понравился мой выстрел, парень? Заклад теперь точно мой, а это ведь триста фунтов!
Тут лесничие впали в гнев, и пуще всех разозлился тот, что заговорил с Робином первым и бился с ним об заклад.
– Нет! – воскликнул он. – Заклад не твой, и давай-ка уходи отсюда, да поскорее, а не то, клянусь всеми святыми на небесах, я тебе так бока отдубашу, что ходить не сможешь!
– Да знаешь ли ты, – сказал другой, – что убил королевского оленя, а по законам нашего милостивого господина и повелителя, короля Гарри [4] , тебе теперь должны отрезать уши под самые корни?
4
Генрих II
– Хватайте его! – крикнул третий.
– Нет, – проговорил четвертый, – отпустим его – он совсем юн.
Ни слова не сказал Робин в ответ, лишь мрачно посмотрел на лесничих, повернулся на каблуках и пошел прочь. Но сердце его переполняла сильнейшая ярость, потому что в его жилах текла горячая молодая кровь, всегда готовая закипеть.
Однако тот, что первым заговорил с Робином, не оставил его в покое. В нем тоже бурлила ярость: и оттого, что Робин взял над ним верх, и от выпитого эля. И вот, внезапно и без всякого предупреждения, он вскочил на ноги, схватил лук и прижал к нему стрелу.
– Сейчас ты у меня быстрее побежишь! – прокричал он и пустил стрелу в сторону Робина.
Повезло Робину Гуду, что голова у лесничего кружилась от выпитого эля: иначе он не сделал бы более ни единого шага. Стрела просвистела в трех дюймах от его головы. Он обернулся, быстрым движением взял в руки свой лук и отправил стрелу в ответ.
– Ты говорил, что стрелок из меня никудышный? – громко воскликнул он. – Повтори-ка это теперь!
Просвистела стрела, и лучник с громким возгласом упал на землю ничком. Его собственные стрелы с шумом высыпались из колчана, их оперение обагрила кровь. Прежде чем остальные успели понять, что произошло, Робин Гуд скрылся в лесной чаще. Кто-то из лесничих пустился было за ним вслед, но без большого рвения: все они боялись той же участи, что постигла их товарища. Оставшиеся подняли тело погибшего и понесли его в Ноттингем.
Тем временем Робин Гуд бежал через лес. От прежних радости и счастья не осталось и следа, сердце его полно было боли, ибо он убил человека.
– О горе, горе! – повторял он. – Зачем повстречался ты мне – ведь из-за меня будет теперь рыдать твоя жена! Лучше бы не говорил ты мне ни слова и не пересекались наши пути никогда в жизни, лучше бы лишился я указательного пальца на правой руке, чем сотворил такое! Не подумав, сделал я выстрел, и какая же мука терзает меня теперь!
Однако, как ни страдал Робин, вскоре вспомнил он старую поговорку: что сделано – то сделано, разбитое яйцо не склеишь.
Так он поселился в лесу, которому предстояло стать его домом на многие годы, и больше не вернулся к счастливой жизни среди парней и девушек города Локсли. Он стал преступником, и не только потому, что застрелил человека, но и потому, что незаконно убил королевского оленя. За его голову было назначено двести фунтов награды – любому, кто приведет его на королевский суд.
Сам шериф ноттингемский поклялся, что поймает подлеца Робина Гуда и предаст суду. На то было две причины: во-первых, он хотел получить двести фунтов, а, во-вторых, лесничий, которого убил Робин Гуд, приходился ему родственником.
Целый год прятался Робин в Шервудском лесу, и за это время вокруг него собралось множество ему подобных: кто-то в голодную зиму застрелил оленя, был замечен лесничими, но убежал, спася тем самым свои уши; кого-то лишили наследства, чтобы присоединить его землю к королевским угодьям в Шервудском лесу; кого-то обобрал богатый
За этот год сотня, а то и больше, храбрых йоменов собрались вокруг Робина Гуда. Они выбрали его своим предводителем и дали клятву разорить своих притеснителей – будь то барон, аббат, рыцарь или эсквайр, – забрать отнятое ими у бедняков несправедливыми налогами, платой за аренду земли, незаконными штрафами и вернуть бедным людям. Кроме того, они поклялись не причинять вреда ни ребенку, ни женщине – девице ли, замужней или вдове. Потому через некоторое время, когда люди увидели, что от Робина Гуда и его товарищей не исходит зла, а, напротив, в трудные времена многие бедные семьи получают от них деньги и еду, бедняки стали восхвалять Робина и рассказывать множество историй о нем и его делах, ведь они чувствовали в нем своего.
Как-то утром, когда среди листвы беспечно щебетали птички, поднялся Робин Гуд ото сна, поднялись и все его сотоварищи, умылись в студеном бойком ручейке, стали резвиться и со смехом прыгать с камня на камень. А потом Робин сказал:
– Уже две недели не было нам потехи, пойду-ка я сегодня отсюда, поищу приключений. А вы, товарищи мои, оставайтесь здесь и слушайте внимательно, не раздастся ли мой сигнал. Три раза дуну я в свой горн, если случится беда; как услышите – скорее спешите ко мне, потому что мне понадобится ваша помощь.
С этими словами пошагал он широким шагом по тенистым лесным лужайкам. Шел он, шел и добрался до окраины Шервуда. Долго бродил он по большим и малым дорогам, по темным лощинам и лесным опушкам. Встречались ему то миловидная статная девица на тенистой тропинке, с которой перебрасывался он веселым словечком, то прекрасная дама в седле, перед которой снимал он шапку и которая степенно кланялась в ответ ладному юноше; видел он то пузатого монаха на груженном корзиной осле, то храброго рыцаря с копьем и щитом, в доспехах, ярко сияющих на солнце, то пажа в малиновых одеждах, то купца из Ноттингема, важно идущего по своим делам. Кого только ни повстречал он, а приключений не нашел. Наконец, идя лесной опушкой, оказался он на тропинке, что вела к широкому ручью с каменистым дном, через который был перекинут узкий мост – одно бревно. Подойдя к мосту, Робин Гуд увидел высокого незнакомца, приближающегося к нему с другой стороны. Робин немедленно ускорил свой шаг, но и незнакомец сделал то же: каждый хотел перейти ручей первым.
– Уступи дорогу, – сказал незнакомцу Робин, – и позволь пройти сильнейшему.
– Ну уж нет, – отвечал тот, – уступай дорогу сам, потому что сильнейший здесь, как мне известно, я.
– Это мы сейчас узнаем, – промолвил Робин Гуд, – а пока стой где стоишь, а не то, клянусь светлым ликом святой Эльфриды, я покажу тебе старую добрую ноттингемскую забаву со стрелой, которая окажется у тебя прямо между ребер.
– Что ж, – проговорил незнакомец, – я тебе так шкуру выдублю, что она станет пестрой, как тряпье, которое носит нищий, – попробуй только коснуться тетивы лука, что держишь в руках.
– Осел, что за чепуху ты несешь, – сказал ему Робин, – да я мог бы пронзить стрелой твое сердце быстрее, чем монах в Михайлов день произносит молитву над жареным гусем!
– Твоя болтовня – слова труса, – ответил незнакомец. – Ты стоишь передо мной с тисовым луком в руках, готовый выстрелить мне в сердце, тогда как у меня нет ничего, кроме палки из терновника, чтобы с тобой сразиться.
– Богом клянусь, – молвил Робин, – никогда в жизни не называли меня трусом. Я отложу лук и стрелы, и, если ты готов подождать меня, пойду раздобуду себе дубинку, чтобы испытать свою храбрость в бою с тобой.