Приключения Родрика Рэндома
Шрифт:
Молодой джентльмен, к которому обратился для этого лорд Рэттл, не доверяя своему влиянию на мистера Мармозета, прибегнул к знакомому нобльмену, который, по его просьбе, представил меня мистеру Мармозету.
Когда речь зашла о трагедии, я с радостью и удивлением узнал, что граф Ширвит весьма хвалил ее и даже послал рукопись мистеру Мармозету, выражая в письме желание видеть пьесу на сцене театра в будущем сезоне. Этот любимый актер не поскупился на похвалы и говорил о пьесе в таких выражениях, что я стесняюсь их повторять, и обещал мне, если только будет вообще играть в будущем сезоне, взять роль в моей пьесе. Вместе с этим он попросил меня о разрешении прочитать пьесу в деревне, куда он собирался на следующий
Я поверил его словам и благорасположению ко мне и поздравил себя с тем, что пьеса не только будет принята, но и поставлена с большой для меня выгодой, а это с лихвой вознаградит меня за волнения и страдания, которые я претерпел. Но прошло полтора месяца, и я не понимал, как примирить молчание мистера Мармозета с его обещанием написать мне через десять дней после его отъезда в деревню.
Наконец письмо от него было получено. Он писал, что у него есть некоторые замечания к трагедии, которые он сообщит при встрече, и советовал, не теряя времени, передать ее тому директору театра, который располагает самыми лучшими актерами, так как он совсем не уверен, будет ли играть этой зимой.
Я был несказанно встревожен последними строками его письма и посоветовался с приятелем, по мнению которого мистер Мармозет явно желает отречься от своего обещания, а его неуверенность в том, будет ли он играть зимой, есть не что иное, как бесчестная увертка, ибо он уже приглашен мистером Вэндалем или, во всяком случае, ведет с ним переговоры, обманул же он меня потому, что купил у некоего автора новую комедию, которую и хочет поставить на сцене ради своей выгоды.
Короче говоря, дорогой мой сэр, этот мой приятель, человек сангвинического нрава, отозвался о моральной личности мистера Мармозета так сурово, что я заподозрил его в особом пристрастии и не очень поверил его обвинениям. Простите, что я рассказываю вам об этих скучных подробностях, которые имеют значение только для меня и могут показаться лишними каждому, кто не принимал участия в этом деле. Но я угадал ваш ответ по вашему взгляду и буду продолжать.
Итак, сэр, мистер Мармозет, вернувшись в город, был со мной необычайно любезен и пригласил к себе, где предложил сообщить свои замечания, которые, должен сознаться, оказались более неблагоприятны, чем я ждал. Но я ответил на все его возражения и, мне казалось, переубедил его, так как он весьма высоко оценил мою пьесу в целом. Во время нашего диспута я крайне удивился слабой памяти этого джентльмена, благодаря которой он забыл о том, что сообщил мне до отъезда об отзыве графа Ширвита касательно моей пьесы, отговорившись полным неведением мнения его лордства. И я был совершенно убит, услышав из собственных его уст, что влияние его на мистера Вэндаля весьма невелико и отнюдь недостаточно для постановки пьесы в театре.
Тогда я попросил его совета, и он посоветовал мне добиться письма у графа Ширвита на имя директора, который не решится отказать такой знаменитой особе, а сам пообещал поддерживать всеми силами ходатайство графа.
Я тотчас же обратился к упомянутой почтенной женщине, столь быстро открывшей каналы своего посредничества, что через несколько дней граф посулил мне написать мистеру Вэндалю, если только тот не обязался перед каким-нибудь автором, ибо его лордство соглашался писать только в том случае, если есть хотя бы надежда на успешность его ходатайства.
Но одновременно с этой приятной вестью я получил тем же путем известие, которое меня ошеломило: мистер Мармозет, прежде чем дать мне свой совет, известил графа о том, что он прочитал мою пьесу и считает ее неподходящей для постановки в театре!
Хотя я не мог сомневаться в достоверности
Я так и поступил; директор был знаком с моим делом, получив мою рукопись от мистера Мармозета, но отрицал, что тот упоминал имя графа Ширвита. Когда я познакомил его с делом более подробно, он заявил, что ни одному автору еще не дал обязательств, прочтет мою пьесу немедленно и, по всей вероятности, не отвергнет ее, но согласится с графом, к которому питает глубочайшее уважение, и, не теряя зря времени, приступит к репетициям.
Я так был упоен этими словами, что не обратил внимания на загадочное поведение мистера Мармозета и явился в назначенный срок к директору, который ошарашил меня, объявив о непригодности пьесы для сцены и об отказе от ее постановки.
Как только я пришел в себя от потрясения, вызванного этим неожиданным отказом, я попросил его сообщить основания, которые оказались настолько неясными, беспричинными и невразумительными, что я убедился в его полном незнании пьесы, оценку которой ему кто-то внушил, а он плохо заучил свой урок. Впоследствии я узнал, что голова бедняги, бывшая от природы не очень ясной, окончательно пришла в расстройство из-за его суеверий и что он пребывает в постоянном страхе перед неограниченным тиранством своей жены и ужасными муками ада
Низвергнутый таким образом с вершины надежды в самую бездну отчаяния, я чуть не подломился под тяжестью горя и в припадке уныния не мог не усомниться в прямоте мистера Мармозета, когда вспоминал о его поведении в отношении меня. В этом подозрении меня укрепило известие, что лорд Ширвит отозвался о его личности с большим презрением и в особенности возмутился его наглостью, когда тот не согласился с отзывом его лордства о моей трагедии.
Пока я находился в нерешительности, не ведая, чем и как объяснить всю эту историю, меня посетил мой приятель, горячая голова (как я уже упоминал), который, узнав обо всем этом деле, не мог сдержать негодования и без всяких церемоний заявил, что Мармозет был единственным виновником моей неудачи и что он с начала до-конца предательски обманывал меня, подольщаясь ко мне своими вкрадчивыми любезностями, а за спиной употребил все свое искусство и влияние, чтобы вооружить невежественного директора против моей пьесы; по утверждению моего приятеля, с лицемерием мистера Мармозета может соперничать только его корыстолюбие, которое так овладело всей его душой, что он не остановится перед любой низостью, чтобы насытить свою презренную жадность, и что он продал свою честь, предавая меня с моей неопытностью и подкапываясь под другого небезызвестного автора, также предложившего в театр трагедию, которая, по мнению мистера Мармозета, может помешать успеху купленной им комедии, предназначенной им во что бы то ни стало к постановке в театре.
Я был поражен описанием такого чудовища, которое, мне казалось, не может существовать в нашем мире, и возражал против утверждений приятеля; я доказывал плохие последствия такого поведения, навлекающего бесчестие на виновника, и говорил, что человек столь известный, как мистер Мармозет, должен был бы принять в соображение, выгодно ли ему действовать так подло, ибо это может вызвать лишь презрение и отвращение его покровителей и лишить благоволения их и поддержки, которыми ныне он в такой мере пользуется.