Приключения Сэмюэля Пингля
Шрифт:
III
На одиннадцатый день заседание по делу об убийстве Рольса открылось, согласно постановлению суда, в помещении цирка "Колоссэум".
Суд расположился на краю арены, которая была ему предоставлена Хопхаром. Но миллиардер, снявший на этот день цирк у директора, вовсе не хотел тратить деньги понапрасну, только из любви к смертоубийственной игрушке. Он сдал суду только арену и отнюдь не сдавал ему остального помещения. Поэтому публика платила двойные и тройные цены и заполнила все места "Колоссэума" от партера до галерки.
Когда
– Алло, Пингль! Держись смелей!..
Судья зазвонил в колокольчик. Тонкий звук терялся в огромном помещении, как жужжание одинокой мухи в чистом поле.
Суд разместился комфортабельно в окружении стенографисток, машинисток, клерков и полисменов. В проходах стояли толпы фотографов и киносъемщиков.
Дирекция дала полный свет. В ложах печати началась давка. Несколько телетайпов готовились передать подробности процесса в Нью-Йорк, Вашингтон и за океан. Очевидно, все средства газетной связи были приведены в боевую готовность.
А перед судом стояли знакомый мне бак с водой и люлька катапульты.
– Заседание возобновляется, - объявил судья. Подтверждает ли подсудимый свое желание доказать, что он Сэмюэль Пингль?
"Колоссэум" замер, ожидая моего ответа.
– Да, господин судья, я согласен и готов доказать мою личность сейчас же, - твердым и громким голосом произнес я.
Поднялся Годвин.
– Прошу сделать перерыв. Подсудимый должен переодеться в соответствующий костюм. Он не может проделать номер в одежде, стесняющей его движения.
В зале шум.
Суд удовлетворяет просьбу защиты. Объявляется перерыв.
Жандармы повели меня за кулисы.
Вот опять я в уборной, через окно которой я удрал когда-то. Какой сложный путь мне пришлось проделать, чтобы, выбравшись в это окно, быть приведенным сюда снова через дверь! Судьба явно издевалась надо мной. А что, если я постараюсь сверху угодить не в бак с водой, а прямо на судью? Ведь я ловко сверну шею ему, а заодно и себе.
Так думал я, когда молчаливые костюмеры под надзором жандармов одевали меня в шелковое трико. Они узнали меня, но не проронили ни слова: ведь посторонним воспрещалось разговаривать со мной. Но я первый нарушил молчание.
– Послушайте, Годвин, - обратился я к адвокату, наблюдавшему вместе с директором за моим туалетом, покажите мне мистера Хопхара. Ведь он будет нажимать роковую кнопку. Мне интересно знать, как он намерен спускать пружину.
И вдруг невероятный страх овладел мной. А что, если все это подстроено нарочно? Если неизвестный Хопхар рывком спустит пружину? Если он не умеет управлять ею? Если они все хотят, чтобы я...
– Не хочу! Не буду!
– вдруг закричал я, не помня себя, и вскочил.
– Ах, да посадите его на стул, - услыхал я насмешливый голос.
– Да, да!-кричал я, вертясь в крепких руках Годвина.-На стул меня!
– Мистер Хопхар хочет говорить с вами, - сказал Годвин мне на ухо.
Каково же было мое удивление, когда я увидел миллиардера. Он входил сюда гордый и независимый. Это был собственной персоной Клипс, безукоризненно одетый. В булавке его галстука блестел роскошный бриллиант. Клипс строго посмотрел на меня и вдруг неповторимым движением приподнял свою левую бровь. Это был призыв к молчанию и осторожности. Я понял, что не следует сейчас выражать изумление по поводу неожиданной встречи. О, это был настоящий миллиардер, только грим был мне виден совершенно ясно. Клипс играл. Он небрежно процедил сквозь зубы:
– Годвин, парнишка в форме? Дайте ему пять капель рому на куске сахару. Он прыгнет у меня, как бог. Он ободряюще пожал мне руку.
– Ты сделаешь два витка - не больше. Считай до одиннадцати. На двенадцатом ты уже будешь сидеть в баке. Теперь на манеж. Пусть судья приготовит зонтик. Мы сделаем на арене бурю в стакане воды...
Я дососал кусок сахару и поднялся.
– Готов.
– Так-то лучше, - произнес Клипс.
– Гляди на мир веселее, и ты побьешь рекорд какого-то там Пингля...
С арены доносились звуки оркестра. Дирекция не останавливалась ни перед какими расходами и услаждала публику музыкой в судебном антракте.
– Пойдем, парень!
– скомандовал Клипс.
– Парад-алле!..
Грянул "Марш гладиаторов". При выходе на арену меня ярко осветили прожекторами. Я шел между двумя рядами выстроившихся жандармов и цирковых униформистов. Прямо передо мной на каталке ехали два киноаппарата с микрофонами. Мне захотелось разбить эти аппараты, такие неуместные здесь, и поколотить прытких людей, орудовавших на каталке. Я сжал кулаки, выпрямился... и услышал голос Клипса позади меня:
– Смелее, дорогой сын мой! Весь мир смотрит на тебя! Он продекламировал это благородным тоном любящего отца.
В этот момент послышался страшный шум. Расталкивая жандармов и униформистов, с диким рыданием бросилась ко мне роскошно одетая дама. Она упала передо мной на колени, простерла ко мне руки и вскрикнула:
– Милый Чарли! Не покидай меня!
Я отступил на шаг, потрясенный, и мог только в волнении сказать:
– Простите, миледи...
Почти перешагнув через рыдающую женщину, в истерике рвавшую на себе волосы, я пошел дальше.
– Не обращай внимания на пустяки, - успел шепнуть мне Клипс своим обыкновенным тоном, который меня ободрил.- Мало ли на свете восторженных дам! Покажи-ка им свое искусство...
Я снова на арене. Вот люлька. Вокруг шумит пестрая толпа, жаждущая за свои деньги кровавого зрелища.
Судья раскрывает над своей головой зонтик и боязливо посматривает на бак с водой.
"Нет, - очень ясно подумалось мне, - я не хочу и не буду умирать вам на потеху. Не хочу погибать, как в далекие времена умирали рабы на арене Колизея".