Приключения Сэмюэля Пингля
Шрифт:
– Простите, господин судья, я обeщал вам ответить после окончания моего заявления, - точно таким же жестким тоном отпарировал я.
– Все обвинение основано лишь на том, что меня принимают за другого. Это ошибка мистера Грега, который в ходе следствия трудился над собиранием документов, уличающих какого-то бандита, но не меня, Сэмюэля Пингля, отлично известного вашему городу...
– То есть как это "известного"?
– поморщился судья.-Вы хотите доказать, что вы Пингль? Пингль, труп которого был выброшен на берег?
Но недаром меня учили
– Да, господин судья и господа присяжные!
– громко произнес я, выпрямляясь и эффектно поднимая руку, этим жестом обычно в колледже мистер Слоули сопровождал цитаты из речей Цицерона.-Я торжественно заявляю, что я именно тот Сэмюэль Пингль, который дебютировал в здешнем "Колоссэуме" в роли...
Тут последовала пауза, которую рекомендовал делать в колледже мистер Ауэр "перед всяким словесным ударом". Я видел разинутые рты, иронические полуусмешки и прищуренные глаза окружающих. Надо было не передерживать паузу и ударять.
– ... в роли "Человека легче воздуха"!
На местах для публики все всколыхнулось. Стул под журналистом оглушительно треснул. Судья неистово потряс колокольчиком.
– Объявляю перерыв!-наконец выкрикнул он, стараясь быть услышанным.
Суд удалился на совещание. К скамье, на которой я сидел, приблизился благообразный джентльмен и произнес:
– Судья разрешил мне переговорить с вами. Вы слишком молоды, чтобЫ спихнуть с себя такой ворох обвинений. Если вы хотите жить, то я помогу вам. Я юрист Годвин и буду защищать вас бесплатно. Подпишите доверенность.
По тому почтению, с которым смотрели на мистера Годвина окружающие, я понял, что мне не стоит отказываться, и подписал клочок бумаги. Годвин ушел.
Он вернулся через пять минут и уселся впереди меня за стол, как раз напротив прокурора. По бокам его сели два других джентльмена. Они стали выгружать из портфелей справочники, сборники законов, тетради, блокноты, письменные принадлежности, и скоро на столе у них стало так же тесно, как на столе у прокурора.
Годвин обернулся ко мне.
– Я внимательно слушал весь обвинительный акт и обвинительное заключение. Тут, несомненно, роковое недоразумение, и, думаю, не только в отношении вас. Когда вы сделали заявление суду, я почувствовал себя убежденным. Теперь надо убедить присяжных. Это мы с коллегами сейчас сделаем. Вам не надо тратить своего красноречия, отвечайте судье односложно. Если я поправлю себе волосы на голове правой рукой, говорите "да", если левой - настаивайте на "нет". Мы сейчас устроим небольшой турнир. Мужайтесь, Пингль. Суд немножко отдохнул, выпил содовой и идет...
Никогда не забуду я выступления моего защитника, когда он получил слово для обоснования моего заявления. О, у него был опыт, у этого Годвина! Он вышел на середину зала перед судейским столом с видом человека, которого заставляют переставить Эверест на другое место. Начал он тихим, усталым голосом:
– В жизни бывают ситуации, которые...
Наступила такая тишина, что слышно было, как позвякивали брелоки на часовой цепочке Годвина, как бы аккомпанируя ему. А в ложе печати уже было полным-полно. Журналисты писали, не отрываясь от блокнотов. Где-то щелкали фотоаппараты. А Годвин входил во вкус защиты.
Он не был скуп на жесты и умел делать паузы, как будто играл на каком-то очень громоздком многострунном инструменте. Полы его сюртука развевались, когда он обращался за сочувствием к публике, делая легкий полуоборот. Крупные капли пота выступили на его лице, глаза блестели. Он делал непостижимо легкий профессиональный жест рукой, и один из его помощников моментально подавал ему раскрытый справочник. Годвин ловил книгу почти на лету, прочитывал статьи законов, с шумом бросал справочник на стол и говорил, постепеннo повышая голос. Теперь он гремел, как труба архангела:
– Необходимо сразу решить, кто он...
Правая рука Годвина дотронулась до виска. Я сидел зачарованный, слушая и убеждаясь с каждым словом защитника, что самое невинное существо на земном шаре это Сэм Пингль.
– Да, необходимо суду сейчас же постановить...- ораторствовал Годвин, вцепляясь в свои мокрые кудри правой рукой и обжигая меня молниеносным разъяренным взглядом.
– Да! Да!
– закричал я изо всей силы, вспомнив наставление защитника.
Так я выступил в качестве аккомпаниатора на ударных этому великолепному певцу Фемиды.
Годвин говорил больше двух часов. Он имел на это право по законам штата, в котором меня судили.
– Требую от суда проверить утверждение моего подзащитного, что он не кто иной, как тот самый Самюэль Пингль, который два года назад выступал в нашем "Колоссэуме",-заканчивал Годвин при нарастающем возбуждении всего зала.-Припомните, леди и джентльмены!
Никто в мире не мог проделать смертельного номера, кроме этого юноши "легче воздуха", который был единственный раз подброшен памятной нам всем чудовищной катапультой. После него несколько человек пытались повторить номер, но оказались, к сожалению, тяжелее воздуха... И вот блестящий чемпион фигурного прыжка мистер Пингль опять перед вами. Над ним тяготеет ужаснейшее обвинение - в убийстве. Кровь убитого вопиет к небу об отмщении. Кстати, труп Рольса не найден... Но здесь раздается вопль невинного. Этот юноша невиновен...
– Нет! нет!
– чуть не зарыдал я, так как теперь левая рука Годвина рвала волосы на его голове.
– Пингль требует только одного - возможности доказать, что он Пингль.
Годвин заложил правую руку за борт сюртука и отчетливо произнес, чеканя слова, как новенькие гинеи:
– Прошу об удовлетворении просьбы.
Он упал на свое место в совершенном изнеможении. Я отчетливо видел, как от его головы шел пар. Мною овладело безумное желание поцеловать защитника, но звонок судьи помешал этому.