Приключения студентов [Том I]

Минцлов Сергей Рудольфович

— Э, народа–то сколько собралось?! — воскликнул Луиджи.

Устроиться в битком набитом дворе гостиницы нечего было и думать; сообразительный неаполитанец приметил с краю поляны развесистый старый дуб и через несколько минут трое товарищей уже расположились под ним, как под навесом; пахло конским навозом и жареным мясом; Марк и Ян сразу обратили внимание на странный вид табора: половина его состояла из калек и больных.

Луиджи всей грудью втянул в себя воздух и зажмурился от удовольствия.

— Баранину жарят! — сказал. — Сейчас расследуем все обстоятельства!.. —

и он собрался уже нырнуть среди палаток и шалашей, но его окликнул Ян.

— А ослика расседлывать?

— Черт с ним; не сдохнет, постоит и так! — и Луиджи исчез среди народа.

Ян недовольно мотнул головой, с трудом сам снял вьюки, привязал ослика на длинную веревку и пустил пастись на траве. Марк сбежал по откосу к лесу набрать для костра сучьев и, когда вернулся с большой охапкой их на спине, одновременно появился и Луиджи.

— Переправы нет, река бурлит!.. — заявил он. — Третий день люди ждут! Придется и нам дневку здесь сделать!

Луиджи принес с собой большой каравай хлеба, и заднюю жареную ногу баранины, и живого, только что начавшего оперяться вороненка, выпавшего из гнезда.

— Зачем он тебе? — удивился Ян.

— Не пропадать же такому носачу! — весело ответил неаполитанец. — Выкормлю — товарищ нам будет! — и он, позабыв о себе, принялся совать куски баранины в жадно разевавшийся рот птенца.

Ян сорвал несколько широких листов лопуха, постелил их на бугорке вместо скатерти и приятели сели обедать.

— Посмотри?.. — вдруг с глубоким изумлением произнес Марк и указал головой за спину Луиджи.

Тот оглянулся: высокий, мрачный человек с бровями, сросшимися на переносице, пробирался между палатками; на спине и груди его белели укрепленные доски с крупными черными надписями: «Убийца».

Луиджи мельком посмотрел на него и опять принялся за баранину.

— Ну так что же?.. — равнодушно проговорил. — И отцеубийц встретим и святотатцев… кого угодно! Все идут каяться!..

— Да ведь таких вешают?.. — сказал Марк.

— Если поймают!.. — пояснил Луиджи. — А раз человек в другой город ушел — кто же его станет трогать?

Марк ел и продолжал внимательно рассматривать табор. У многих шалашей стояли прислоненные костыли и даже носилки; виднелись забинтованные головы, руки, подвязанные щеки; иные не владели согнутой ногой и ходили, опираясь коленом на деревянную култышку. Странное дело — весь этот оборванный, бедный и больной люд не имел изможденного вида и явно обладал достатком: на кострах в изобилии жарилось мясо; из торб и шалашей появлялись большие глиняные сулеи с водкой; разговоры шли оживленные; то здесь, то там раздавались взрывы хохота либо ругань; о благочестии или даже о простой сдержанности не было и помина.

— Надо и нам на ночь шалаш поставить, иначе подохнем от холода! — сказал Луиджи. — Река здесь близко — сейчас под горой за гостиницей!

— Ах, вот туда бы попасть? — с завистью добавил он и кивнул головой на замок. — Там, говорят, нынче рыцарями и дамами полным полно!

— Тоже каяться идут? — удивился Марк.

— А то как же? У них–то, брат, грехов побольше нашего! Вот там бы угостили нас!..

жаль, свидетельства нет!

— Какого свидетельства?

— А о том, что и мы убили кого–нибудь, ну, тетку свою, что ли! Епископы их выдают тем, что идут каяться! Это, брат, лучше всякой охранной грамоты! С ними везде принимают в замках, даром кормят!..

— Почему?

— Богоугодное дело: милосердием оно называется; ну и дубы же вы, если этого не понимаете!..

— Бог с ним, с кормом!.. — возразил Марк. — Лучше одни желуди есть, чем такую доску надеть!..

Луиджи залился смехом.

— А ты думаешь, что и вправду они все злодеи? Да девяносто девять человек из ста такие же убийцы, как и мы с вами: жрать хотят, вот и притворяются!

Шум и звяк железа, раздавшиеся со стороны дороги, заставили беседовавших умолкнуть.

Медленно приближалась новая орда босоногих паломников, душ в тридцать; часть их шла в длинных черных и грязных серых и белых балахонах; в глаза бросались доски с надписями на груди у некоторых; шеи других охватывали широкие железные ошейники, с которых накрест спускались к железным же поясам тяжелые цепи; на третьих висели целые плиты; между тяжело ступавшими, согбенными кающимися пестрели лохмотья всклокоченных людей. Они большею частью шли в обнимку и, видимо, были пьяны.

— Друг?!.. — орал один, колотя левой рукой себя в грудь, а правой обхватив шею товарища. — Что ж, что мы пьяны?.. Недолго уж теперь мы свиньями будем: в Риме ангелами сделаемся!..

Вновь прибывшие частью разбрелись по табору, частью расселись между кустами опушки.

Не прошло и получаса — пестрый ковер стал развертываться на дороге; показалось семеро рыцарей, шедших босиком с простыми посохами в руках, с обнаженными головами и в скромных темных одеждах; пышно разодетые слуги вели позади них коней; длинные яркие попоны были расшиты шелками и золотом, высокие луки седел сверкали серебром обивки и камнями; на особых вьючных лошадях блестели доспехи и торчали к небу копья.

Рыцарей сопровождала пешая и тоже босая свита человек до ста; над всеми возвышались два конных странствующих рыцаря, возложивших на себя охрану дорог и защиту всех несправедливо обиженных — эти ехали молчаливые, в полном боевом вооружении; в поднятые забрала их шлемов виднелись носы и темные усы.

Среди рыцарей замечалась молодая девушка в серо–голубом платье с черными полосками; рядом с нею шагал грузный пожилой рыцарь с начавшей седеть черною бородою, по–видимому, отец ее.

Людской поток обтек угол гостиницы и стал исчезать за перевалом; там начиналась дорога к замку.

Один из рыцарей, весь бритый, с темными колючими глазами, окинул презрительным взглядом табор богомольцев и обратился к своему угрюмому, высокому соседу:

— Противно иметь одного Бога с такой сволочью!.. — процедил он сквозь зубы.

Длинный молча кивнул головой.

Тем временем Луиджи достал из сумы топор и вместе с Марком пустился в лес, чтобы нарубить кольев и веток; к наступлению сумерек поспел и шалаш; сделалось так свежо, что Ян и Марк забрались в него, улеглись головами ко