Приключения во дворе
Шрифт:
— У меня больше нет денег, — сказал он жалобно, надеясь, что Бык скажет, что раз нет, так и нечего играть, и, стало быть, дело с концом.
Но Бык проявил несвойственную ему доброту.
— Ладно, — сказал он. — Ничего не сделаешь: уговор есть уговор. Придётся тебе играть в долг.
Лицо у него было при этом недовольное, и Миша почувствовал себя виноватым перед ним за то, что Бык вынужден держать уговор, на котором настоял Миша.
Снова мелькали формочки, исчезала и появлялась горошина, и каждый раз, когда формочки застывали, Миша думал с отчаянием: «Неужели
Теперь уже неумолимо рос Мишин долг. Вот уже он должен рубль, а сыграно только шестьдесят шесть игр, вот он уже должен два рубля, а ещё осталось двадцать четыре игры. Миша уже ни во что не верил, он безнадёжно указывал то на одну, то на другую формочку, и уже понимал, что ни разу не выиграет, и мечтал только об одном, чтобы скорей это кончилось, чтобы уйти и хоть на час, хоть на полчаса постараться забыть об этом.
Наконец Паша Севчук, который отсчитывал игры, сказал:
— Сто!
— Четыре сорок, — сказал Вова Бык. — Завтра отдашь.
— У меня нет, — сказал Миша. — И взять негде.
— Попроси у сестры.
— Я не могу, она спросит: на что мне?
— Ну, уж это не моя забота, — сказал Бык. — Хоть укради, а чтобы завтра были деньги.
И тут снова пришёл на помощь Паша Севчук.
— Надо дать парню выкрутиться, — сказал он. — Ну что ж, если ему в самом деле взять негде?
— Вот вечно так, — сердито пробурчал Бык, — свяжешься, а потом свои же деньги получить не можешь. Ну ладно, билетами наторгуешь, отдашь.
— А у меня на билеты нет, — сказал Миша.
— Ничего, — вмешался Паша Севчук, — я дам тебе три рубля в долг.
Вечером Миша стоял у подъезда кино и продавал билеты. Прибыли было немного, меньше рубля. Всю прибыль он отдал Севчуку. Севчук сказал ему, что Бык требует весь долг через два дня и он, Севчук, тоже не может ждать. Ужас охватывал Мишу каждый раз, когда он вспоминал о своём неоплатном долге: что делать, как вывернуться? На следующий день он опять принёс Севчуку меньше рубля, и Севчук опять сказал, что Бык прямо рвёт и мечет, грозится пойти к Анюте и потребовать долг. Мишино сердце сжалось от отчаяния. Он умоляюще смотрел на Севчука: может, этот замечательный мальчик поможет ему как-нибудь?
— Не знаю, что можно сделать, — сказал Севчук. — Ну ладно, я поговорю с Быком.
Вечером он подошёл к кино, возле которого Миша жалобным голосом предлагал билеты.
— Вот что, — сказал Севчук, — мне удалось договориться с Быком. Он согласен, чтобы ты ему отдавал понемногу, и после того, как мне всё отдашь. Но только вот какое условие: скажем, принесёшь рубль, значит, играете пять партий. Ты выиграешь, считается, что ты ему два рубля отдал. Он выиграет, значит, ты ему ничего не отдал.
Через день Миша рассчитался с Севчуком. У него осталось три рубля. Ах, если бы у него было ещё рубль сорок! Он бы всё отдал Быку и никогда бы больше не ходил за сараи. Но рубля сорока не было. И три он не мог отдать, потому что ему не на что было бы покупать билеты. Он приносил Быку то семьдесят, то восемьдесят копеек и каждый раз их проигрывал, и долг не уменьшался, и Бык грозился потребовать деньги с Анюты, и Миша теперь торговал билетами и отдавал Быку всю выручку, и чувствовал, что никогда уже не вырвется из-под власти страшного, неумолимого Вовы Быка.
Да, он запутался окончательно и безнадёжно.
Глава одиннадцатая. Встречаются снова враги
Валя знал про Вовино «царство». Ходил когда-то за сараи и он. Но он был старше Миши, и, кроме того, трудная у него была жизнь. Вечная боязнь, что отец вернётся пьяный и опять учинит какой-нибудь скандал, очень сблизила его с матерью. Мать ему рассказала, что отец раньше был человек хороший, не пил и, когда решился просить её выйти за него замуж, несколько раз приходил, сидел, краснел и уходил, так ничего и не сказав. А ей смешно было, потому что она понимала, зачем он приходит, и очень его полюбила за эту робость.
Валя утешал мать, говорил, что всё будет хорошо, что отец одумается, возьмёт себя в руки и будут они жить счастливо и дружно. Мать и верила и не верила, но радовалась тому, что сын её утешает, и так год от году, чем больше становился Валя, тем теснее становилась у него дружба с матерью. Отец много денег пропивал, на семью ему всегда не хватало, и поэтому однажды, проиграв в горошину рубль, Валя честно рассказал про это матери, отдал деньги Быку и больше за сараи никогда не ходил.
Валя любил и жалел отца. Он сердился на него, когда тот приходил домой пьяный, заносчивый, грубый, но после мечтал о том, что отец и впрямь одумается и станут они дружить, ходить по вечерам всей семьёй гулять, разговаривать обо всём.
А иногда и у них с отцом будет отдельный мужской разговор о том, как бы сделать, чтобы матери жилось полегче.
И вот случилось несчастье. Оно могло бы случиться раньше, могло бы случиться немного позже, но оно бы непременно случилось. Всё шло к этому. Валя не мог бы объяснить, но чувствовал очень ясно, что отец катится в бездну, что какой-то вихрь крутит его и нет у него сил вырваться из этого вихря. Раньше или позже несчастье должно было случиться. Оно и случилось, но только тут пострадала ещё ни в чём не виноватая женщина. Женщина, которая как раз в эту минуту была счастлива и хотела побаловать детей. Разговоры об этом шли по кварталу, и Валя их слышал.
Но ночам мать и сын делали вид, что спят, и всё думали о несчастной судьбе отца и о том, как ему страшно и одиноко в тюрьме, страшно потому, что ведь, наверное же, думали они, помнит он о той женщине и об её детях.
Если бы Валя мог решиться, он бы пошёл к Анюте и Мише и сказал им, что просит простить отца и пусть они скажут Вале, что им нужно, он всё сделает и всем им поможет. Но, во-первых, он не мог на это решиться, особенно после встречи в магазине, а во-вторых, как он ни думал, ничего ему не приходило в голову, чем бы он мог им помочь.