Приключения во дворе
Шрифт:
Валя вынул письмо из конверта и дописал внизу: «Это скоро будет, что ты вернёшься. Помни, папа, что это будет скоро!»
…Вечер не торопясь шёл над городом. Замирала жизнь во дворах. Одно за другим гасли в домах окна. Миша уже спал, спал нервно, иногда вздрагивая во сне, иногда бормоча что-то невнятное.
Анюта писала письмо матери. Она знала, что до операции их с Мишей не пустят в больницу. Но ей обещали, что если они придут ровно в десять часов, то матери передадут записку, чтобы она её успела прочесть до того, как начнётся операция.
«Ты, мама, не бойся, — писала Анюта, — я говорила с доктором, и он сказал, что операция неопасная. Зато после операции ты очень скоро будешь здорова. Мы с Мишей ходили в кино, смотрели замечательную картину «Три мушкетёра». Он очень увлекается спортом, и это, по-моему, хорошо. Вообще у нас никаких событий не происходит. Живём дружно, весело, интересно. Крепко тебя целуем».
Анюта кончила письмо, положила его в конверт, потом взяла другой лист бумаги и продолжала писать:
«Мама, милая, пожалуйста, скорее выздоравливай! Если бы ты знала, как мне плохо и страшно! Мне даже посоветоваться не с кем. Сегодня оказалось, что у нас произошло большое несчастье: Миша попал в плохую компанию, стал играть на деньги, проиграл много, торговал билетами у кино, а потом хотел продать папин золотой портсигар. Всё это потому, что я не умею его воспитывать. Я не знаю, как это делать, мама. Мне пришлось сегодня быть в милиции, правда, там люди ничего, хорошие. Они откуда-то обо всём знают. Котом мне пришлось подраться с Быком. Это отвратительный мальчишка. Знаешь, как я боялась! У меня прямо ноги тряслись от страха. Ты прости, мама, что я это тебе пишу. Я понимаю, что я старшая, что я — глава семьи, пока нет тебя и папы, что я за всё отвечаю, но что же мне делать, если я, оказывается, ничего не умею, ничего у меня не получается! Ужасно, мне уже тринадцать лет! Я обязана уже всё делать правильно и разумно, я так и стараюсь, и всё равно ничего не выходит. Вот Миша сейчас спит и во сне переживает всё, что произошло, а мне и жалко его, и злюсь я на него. А ведь на него злиться сейчас нельзя, он даже во сне всё время вздрагивает. И я не знаю, как мне теперь быть? Проверять его всё время? Он обидится, разозлится, со зла может ещё чего-нибудь натворить. Доверять ему? А вдруг он опять с этим страшным Вовой Быком торгует билетами или ещё что-нибудь хуже. Мама, я не знаю, как мне быть. И мне посоветоваться не с кем. Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал о том, что он натворил. Могут со зла или просто по легкомыслию начать его дразнить. А ты знаешь, как ему тогда будет плохо. Ведь он же ещё маленький. Ему только десять лет. Если я в тринадцать лет и то ничего не могу и не умею, так что же с него спрашивать? Ой, мама, выздоравливай поскорее! Это очень, очень нужно».
Анюта даже всплакнула, пока писала письмо, так ей стало себя жалко. Дописав письмо, она перечла его и ещё тихонько всплакнула, потом вытерла слёзы, письмо разорвала на мелкие кусочки и выбросила их в мусоропровод. Потом поставила будильник на семь часов, чтобы не опоздать завтра в больницу, разделась, легла спать, но долго ещё не могла заснуть.
…Вечер не торопясь шёл по городу, постепенно гасил свет в окнах. Катя Кукушкина встала со скамейки и прошла по опустевшему скверу. Она решила, несмотря на поздний час, побеспокоить человека. Ей необходимо было сейчас же, немедленно поговорить с ним и посоветоваться.
Глава двадцать третья. Деловой разговор
Был двенадцатый час ночи, когда Катя вышла из сквера и подошла к автомату. Она позвонила своей приятельнице, которая дружила со Сковородниковым, и попросила её сказать Ванин адрес. Оказалось, что Ваня жил довольно далеко, и всё-таки Катя села на троллейбус и отправилась его отыскивать. Она понимала, конечно, что неудобно беспокоить малознакомого человека поздно вечером дома, но очень уж ей нужен был сейчас его внимательный взгляд.
Она позвонила, и за дверью раздались шаркающие шаги. Катя решила, что идёт открывать какая-нибудь старушка, но открыл дверь сам Сковородников. Он был обут в шлёпанцы, и поэтому шаги его напоминали старушечьи. На руках он держал ребёнка месяцев девяти или десяти от роду. Он сначала смутился, увидя Катю, но потом рассмеялся и сказал:
— Заходи, Кукушкина. Ты извини, я сегодня в няньках. У жены выходной. Она к своим старикам поехала.
Ребёнок хватал секретаря то за нос, то за уши, и секретарь мотал головой, пытаясь освободиться от маленьких цепких рук.
Квартира была двухкомнатная, и в первой комнате, куда Сковородников ввёл Катю, очевидно, было что-то вроде кабинета. У двух окон стояли два письменных стола, на одном горела настольная лампа, лежали раскрытые книги и тетрадь.
Сковородников предложил Кате сесть и сел сам. Ребёнок немедленно схватил его одной рукой за нос, а другой ударил прямо в глаз. Сковородников откачнулся, сказал ребёнку строгим голосом «ну, ну» и посадил его так, чтобы тот не мог дотянуться до отцовского лица.
— Понимаешь, незадача какая, — сказал Сковородников Кате, — всегда он засыпает как убитый, а когда я остаюсь с ним, никак не желает спать. Ну ладно, он не помешает. Как дела в лагере? К вам, говорят, со всей Москвы гости ездят?
Глаза у него были серьёзные, даже хмурые, но Кате почудилось, что где-то в них таится усмешка.
— Плохо, — сказала она. — Я, наверное, не гожусь для этой работы.
— Так, — сказал Сковородников, — Почему ты решила?
Катя минуту подумала. За эту минуту ребёнок ухитрился всё-таки дотянуться до отцовского уха и так крепко в него вцепиться, что Сковородников с трудом его оторвал.
— Я просто расскажу сегодняшний день, — сказала наконец Катя. — Ты, я думаю, сам поймёшь.
Она начала неторопливо рассказывать обо всём, что сегодня произошло. Сковородников слушал сначала без особенного интереса, но, когда дело дошло до разговора Анюты и Миши, очень оживился.
— Смотри пожалуйста, — перебил он Катю, — вот ведь какие бывают истории!
Катя рассказала обо всём, что произошло после этого, о мрачном закоулке за сараями, о Вове Быке, о мальчишках, которые тоже были, наверное, подвластны этому злодею Быку. Она говорила нарочито спокойно, потому что боялась: даст себе волю и ещё расплачется.
Может быть, монотонный Катин голос усыпил юного Сковородникова, может быть, просто пришло ему время, но так или иначе в середине Катиного рассказа он вдруг опустил голову на руку отца и блаженно засопел.
Сковородников погрозил Кате пальцем, встал и на цыпочках, шагая осторожно, чтобы не разбудить ребёнка, унёс его в соседнюю комнату. Он уложил его и вернулся также на цыпочках.