Приключения Желудя
Шрифт:
За ними, поднимая пыль, ползли улитки. На них восседали танкисты-фасоли и кричали громче всех:
— На Луну! На Луну! Да здравствует несравненный Тур-Боб-набоб — господин всех планет!
Они ещё не участвовали ни в одном бою и поэтому больше всех хотели воевать.
— Нечего нам средь бела дня лезть в это осиное гнездо, — сказал осторожный Горошек.
Но и ночью, прокравшись в военный лагерь, друзья увидели ту же картину. Взобравшись на бочку с порохом, освещённый тысячами факелов, уже успев нацепить несколько десятков новых орденов за сидение в подземелье, Тур-Боб-набоб держал речь:
— Солдаты, вас ждут кресты и медали! Где вы их заслужите? Только в бою! Выше головы, храбрецы! На Луне я вам обещаю золотые горы. Если бы там было плохо, то мой тёзка уже давно бы вернулся домой. Да здравствует союз пехотинцев и всадников!
Куда бы ни пошли друзья, куда бы ни глянули — всюду было одно и то же: старики урезонивали, старики плакали, старики рассказывали всякие ужасы о войне, а молодёжь только смеялась и шутила:
— Ничего вы не понимаете. За печкой сидя, мы крестов не заслужим. Да здравствует Тур-Боб-набоб!
Только поздно ночью закончились крики и факельные шествия. Палаточный город ненадолго затих. Воспользовавшись этим, друзья подкрались к палатке набоба и увидели, что его охраняет двойное кольцо стражи. В палатке горел свет. На мягком ковре сидели несколько тернучек и беседовали с Тур-Боб-набобом:
— Я вам ещё раз говорю: и этого доктора, и поэта мои бравые всадники посадили в снаряд и выстрелили против ветра. Скажите Шишаку, что их нет в живых.
— О-о, вы их не знаете, — объясняли тернучки, — это опасные преступники. Они и с Луны могут вернуться. Подумать только — они так запрятали ключ, что её светлость Шишка по сей день разгуливает прикованной к его сиятельству Шишаку!
— Это очень печально, — согласился набоб, — но вы не сидели в подвале и поэтому ничего не знаете. Всего доброго.
— Этого негодяя ни за что нельзя было выпускать оттуда, — прошептал Жёлудь Гороху, — он бы так и скончался в норе.
Друзья тихо отползли в сторону и повернули назад. Они без слов поняли друг друга: плетью обуха не перешибешь — вдвоём против такой силы не больно-то повоюешь.
Блуждая по лагерю, Горох и Жёлудь подошли к старому кротовому ходу. Здесь день и ночь шли восстановительные работы, так как после восстания от военных мастерских остались лишь жалкие развалины. Несколько самых упорных учёных ещё пускали здесь мыльные пузыри и старались прицепить к ним корзины, а творцы таинственного аппарата чертили пальцами на песке и спорили: можно очистить варёную картофелину без помощи машины или нельзя?
Эти мудрецы и поведали нашим друзьям, что перед самым восстанием Боб-набоб отправил всех пленников как дань в столицу Кривдина государства.
Жёлудь и Горошек выбрали самую широкую, самую утоптанную дорогу и поскакали во весь опор.
ГОРОД ПЛАКС
Звёзды бледнели. Предутренний холодок пробегал по коже. От зевоты раздирало рот. Жёлудь уже не чувствовал ног в стременах. А Горошек сидел как железный. Он всё время без устали скакал впереди.
— Ещё час — и я не выдержу, — стонал Жёлудь. — И откуда у него столько упорства?
Вдруг конь Горошка остановился как вкопанный, и Бегунок, взмахнув руками, полетел вниз головой. Раздался плеск воды, и слабый голос друга позвал на помощь. Жёлудь выскочил из седла, подбежал к отвесной круче и немедля бросился вслед за товарищем в бурные воды речки. Вынырнув, он огляделся. Горох преспокойно лежал на воде и не тонул. Вода свободно удерживала и Жёлудя.
— Хотя я плаваю как топор, но в такой реке мог бы купаться и свинец! отдувался Бегунок. Несколько капель воды попало ему в рот. — Ой, ой, ой, какая солёная! — стал отплёвываться новоявленный пловец.
— Солёная, — сморщившись, согласился Жёлудь. — Соль нас и выталкивает! Только я не могу понять, откуда она взялась тут? Моря нигде поблизости не видно. Странно!..
Поплавав и освежившись, друзья вышли на берег.
— Что будем делать дальше? — спросил Горох.
— Поедем вдоль берега вверх по течению и рано или поздно кого-нибудь найдём.
Взошло солнце. Чем дальше скакали путники, тем бурливее становилась речка. Исчезли прибрежные деревья, кусты и, наконец, трава. Только изредка там и сям горько плакали одинокие кукушкины слёзки.
Ещё немного — и друзья очутились в какой-то пустыне. Насколько хватал глаз, везде блестели под солнцем пласты белой соли. Белели высохшие деревья и кусты, поблёскивала крупицами соли трава, всё скрипело, хрустело от малейшего прикосновения. Ужас охватил приятелей. Они невольно остановились.
— Вернёмся!.. — попятился Горох."…нё-ом-ся…а…а!.." — на все лады откликнулось эхо.
— А кого ты найдёшь, вернувшись? Тут соль, там Тур-Боб, а за ним Шишак… Эх, семь бед — один ответ! — махнул рукой сын Дуба. — Думаешь, Фасольке легче было? Вперёд!
Они проехали ещё немного, и речка скрылась в большой пещере, черневшей у подножия горы. Вся гора была обнесена высоким частоколом. Друзья осмотрелись и погнали коней к белым, покрытым слоем соли воротам. В воротах им встретился горько плачущий солёный Огурец.
— Какое несчастье, в этом городе все меня ненавидят только за то, что я зелёный!..
По другую сторону ворот сидел маринованный помидор и ревел ещё громче:
— А я красный, у-гу-гу! Словно какой-нибудь бурак весь красный, у-гу-гу!
— А тебя в этом городе ненавидят, наверное, за то, что ты красный?
— Нет, я плачу от радости, что все меня очень любят!
— Чудаки какие-то… — пожал плечами Жёлудь. По малейшему поводу, из-за каждой мелочи любой житель этого города тут же распускал нюни. Они так привыкли плакать, что и по ночам, если им что-нибудь снилось, обливали постель слезами. Поэтому во всех домах были устроены желоба; по ним слезы стекали в канавы, канавы сливались в ручьи, а ручьи текли в речку, которая по трубам отводилась за город и называлась Слезина. Плаксы давно бы уже захлебнулись в своих собственных слезах, если бы не эти устройства.