Приключения Жихаря
Шрифт:
Он загрустил, вспомнив княжну. Обычно–то ему хватало двух шагов в сторону, чтобы прочно забыть встреченную молодицу, а тут уже которую неделю точит и точит ум и сердце. Много чего доброго насоветовал ему старый неклюд Беломор, а вот от этакой беды не предостерег – видно, по древности своей и за беду не посчитал…
Потом в корчму завалился бродячий сказитель Рапсодище, старый Жихарев знакомец и собутыльник. Рапсодище его, конечно, не узнал и стал предлагать за еду и выпивку потешить народ. Народ был прижимист и тешиться не хотел – небось не праздник, а простой
– Глупые вы, – сказал Рапсодище, – Я же вам про Дыр–Танана повествовать не собираюсь. Надоел уже. Разве вы не знаете, что у будетлянского князя Велимира на дворе копали новую выгребную яму и докопались до старых развалин, и было там множество преудивительных ветхих вещей и древних записей? Так что устареллы у меня нынче самые новые, новей не бывает!
Обычно люди привыкли слушать одни и те же россказни по многу раз – менялись
только сказители, каждый из которых старался изложить дело по–своему. Новые
же являлись только изредка, оттого и были в большой цене. Собравшиеся и
согласились охотно.
– Других сказителей, часом, нет среди вас? Рапсодище обвел мутным глазом корчемных гостей и уставил палец прямо на Жихаря.
– Вот ты, малый, часом не сказитель? Уж больно рожа плутоватая!
Жихарь встал и, запинаясь, начал мычать и блеять столь жалобно, что сразу стало ясно: такой не то что новеллу рассказать – с девкой–то объясниться сможет единственно на пальцах.
Успокоившись насчет возможных соперников, Рапсодище выпил две кружки кряду,
заел капустой и перешел к делу. Оказывается, в яме найдены были
многочисленные листы, написанные рукой одного из самых известных древних
сказителей – Протокола. На этот раз Протокол подарил потомкам «Сказание о
Ранее Судимом и Нигде Не Работающем».
Все зашумели, потому что про таких славных героев еще не слыхивали.
Рапсодище, видя душевное настроение, обнаглел и сказал, что на пустой желудок ему будет очень и очень тяжело. Доброхоты тут же оплатили добрый обед и терпеливо потом ждали, пока пузатый сказитель насытится. Не пропадать же деньгам! Сказаний было много, да все на один лад: сидели два друга–богатыря. Ранее Судимый да Нигде Не Работающий, за богатым пиром, и вышел промеж них спор, богатырская разборочка. Хватил Ранее Судимый друга своего вострым булатным ножом, а наутро ничегошеньки не помнил. Потащили к судье победителя, там ему и срок поют.
Менялись только места действия, само же оно повторялось с непонятной, пугающей силой. В некоторых сказаниях, впрочем, одолевал Нигде Не Работающий. Иногда причиной ссоры являлась красная девка по имени Сожительница Последнего, чаще же всего оставалось непонятным, чего эти придурки не поделили.
Когда из беззубого рта Рапсодища полилось девяносто седьмое сказание, некоторые сообразили, что дело нечисто. Сытого и пьяного сказителя стали сперва поколачивать, а потом и откровенно лупцевать. Кое–кто, наоборот, за него начал заступаться…
Жихарь скромно таился в самом углу корчмы и, наевшись как следует, не стал никого задирать и встревать в чужие беседы. К счастью, и его никто не задирал – кому нужен бродяга с безобразной деревяшкой за поясом, у которого даже медных денег нет, чтобы расплатиться. Витязи ведь бутылки не сдают!
Он встал, вежливо и по–тихому поблагодарил корчмаря и вышел вон. Никто из оставшихся в драке ему даже не посмотрел вослед, а если бы посмотрел, то непременно заорал бы: «Эй, парнище, ты в которую сторону наладился? Туда ведь нельзя!»
Туда, куда направился Жихарь, свернув с большака, и вправду было нельзя. Ни
один житель Многоборья, ни один кривляний, будь он в здравом уме либо
расточив оный, никогда и ни за какие посулы не пошел бы в сторону
Семивражья – местности сильно пересеченной и пользующейся черной да худой
известностью. Была, правда, от Семивражья и некоторая польза, поскольку
располагалось оно как раз на границе многоборских и кривлянских земель и
охраняло оба княжества друг от друга лучше всякой богатырской заставы.
Оттого на этом направлении застав и не держали. И даже троп туда не торили.
Когда–то туда вела дорога, и не простая, а мощеная, каких в здешних краях не устраивали вовсе. Но все булыжники уже давно повыворотили и растащили – понятно, там, куда осмеливались зайти. А сквозь оставшиеся проросла трава и даже небольшие деревца.
Когда–то через все семь оврагов перекинуты были семь мостов, и не висячих да болтающихся, а на высоких опорах, вкопанных глубоко в землю, так что никакое половодье не могло их поколебать. Самые смелые или невежественные, бывало, доходили до первого моста и поворачивали обратно: какая–то сила перебила опоры, перекрутила прочный деревянный настил, рассыпала и каменную подушку у ближнего края. Что делалось на дальнем краю, было уже не видно из–за густых ветвей. Некоторые пытались перебраться через овраг просто по низу, но никто из этих пытал назад уж больше не возвращался.
О таких гиблых местах слагают обычно разные сказания: бился, мол, там Ваня Золотарев с зубастой Энтропией, вот он ее и вбивал семикратно в сырую землю, а следы остались навечно; или, мол, стоял там дворец о семи островерхих башнях, а в каждой башне царил свой владыка с войском и обслугой, да чего–то они между собой не поделили, пожелали друг дружке провалиться, а пожелания взяли да в одночасье сбылись; во нет – не сложили про Семивражье таких сказаний почему–то, ничем не объяснили для себя люди его появления на свет, и от этого молчания было еще страшнее.
И в Многоборье, и в Кривляний на земных чертежах это место никак не было обозначено. А возможно, и было, только потом сведущие люди соскребли его с пергаментов, чтобы никому не вздумалось туда прогуляться.
…Вскоре и трава перестала путаться под ногами, и деревья как–то начали меняться. Жихарь шел не глядя по сторонам и не оглядываясь – ему показалось, что кто–то движется следом. Ну не то чтобы движется, а высматривает, вытрапливает, выслеживает. Но то мог быть здесь и не зверь, и не человек. Высматривать могло само место.