Приключения Жихаря
Шрифт:
По рачьей зимовке понесло холодом.
– Может быть, сила сэра Святогора… – начал Яр–Тур.
Жихарь нетерпеливо махнул рукой и перебрал в уме все свои возможности.
– Бедный Монах, – сказал он, – ты умеешь быстро заживлять раны? Лю Седьмой кивнул.
– Когда палач распилил Вэнь Чаня на две половинки, мне, несовершенному, удалось воссоединить их…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
В задачи рыцарей входило завершение солнечного
Всякому вору ведомо: если нанести себе рану на правой ладони, да вложить туда стебелек разрыв–травы, да подождать, пока зарастет, – тогда можно смело гулять по чужим кладовым или даже наведаться в царскую казну. Отныне ни один замок, ни один засов не выдержат прикосновения воровской руки.
Лю Седьмой и тут оказался мастером: на Жихаревой ладони остался лишь тонкий рубец.
Не дожидаясь, пока и он исчезнет, богатырь бросился к воротам и ударил завороженным кулаком точно между створок.
– Быстрее, быстрее, – поторапливал он товарищей, едва лишь открылась щель настолько, чтобы пролезть петуху.
– Остановитесь, обманщики! – Визгливый голос Дикой Охотницы заметался под сводами рачьей пещеры.
– Хороша баба, да уж больно холодна, – вздохнул Жихарь, последним протискиваясь в щель. Створки были толстенные, рассчитанные, видать, на вечность.
Он еще раз вздохнул, когда после повторного удара ворота вернулись в прежнее положение. Каждый, кто использует разрыв–траву, должен помнить, что бить рукой следует лишь единожды: ударишь в другой раз – все восстановится и срастется. На этом уже не один богатырь погорел, не говоря о ворах.
Толстые были ворота, но все равно из–за них доносились грозные голоса ледяных великанов. Дикая Охота проклинала, умоляла, твердила колдовские слова, грозила, колотила в глухое железо, но потом, прислушавшись, Жихарь стал различать крики боли, испуганное ржание коней, визг собак.
– Ай да раки! – воскликнул богатырь. – Они теперь и без нас разберутся. Не зря, получается, грозят показать их зимовку.
– Дикая Охота нам уже не страшна, сэр брат. Гораздо страшнее место, в котором мы оказались.
– Подумаешь, – протянул Жихарь, оглянулся и осмотрелся как следует.
За воротами располагалась целая земля, и даже, пожалуй, побольше той, что осталась наверху.
Здесь и солнце свое имелось. На красном небосводе висел черный круг, обрамленный по краям языками багрового пламени.
Пламя освещало равнину, покрытую как бы мелкой угольной пылью. Из пыли поднимались, тянулись к черному солнцу невысокие корявые деревца, оснащенные мелкими блескучими листиками. Листики трепетали, не нуждаясь в ветре.
Не хотелось ни странствовать в этих краях, ни тем более жить.
Но и помирать никакого желания не было.
– Ну, в которую сторону пойдем? – обратился Жихарь скорее к ложке, нежели к спутникам.
– Я нашел тропу, уважаемый Жи Хан, но она мне очень не нравится, – сказал Лю Седьмой.
– Чего она тебе не поглянулась? – удивился богатырь и подошел к Бедному Монаху. Потом оглядел то, что выдавало себя за тропу. – Чудак! Нам даже идти не придется!
Тропа была не тропа, а полоса из какой–то темной и прочной на вид кожи. Она мягко пружинила под ногами, а главное – двигалась, текла тускло поблескивающим ручьем.
– Не прикасайтесь к ней правой рукой, сэр Джихар, иначе она порвется или остановится!
Жихарь поглядел на десницу, как на чужого человека.
– В самом деле, не натворить бы чего. Ну, поехали?
Сам он уже укатил на приличное расстояние.
– Догоняйте! – крикнул он. Первым догнал его Будимир. Птица вела себя спокойно.
– По сторонам не глядите – затоскуете!
Ехали вначале стоя, потом присели.
– Как хорошо, опять ноги не трудим! – радовался Жихарь.
– Не спешите радоваться, сэр брат. Вдруг это язык огромной ящерицы и она втягивает нас прямиком в свою пасть?
– Таких больших ящериц не бывает, – неуверенно сказал Жихарь и подумал, что вот здесь–то как раз таким большим ящерицам самое место.
Они уезжали все дальше и дальше от ворот, говорили сперва вполголоса, а потом и вовсе беседовать расхотелось.
Жихарь еще раз убедился, что жбан Лю Седьмого с рисовым вином неубывающий, и замычал песню. Сперва просто мычал, потом, к своему удивлению, стал вычленять и слова:
Я один, как погляжу,
На дорогу выхожу.
Путь ведет в туман.
Ночь–то вроде и тиха,
Да судьбинушка лиха,
Не избыть ее.
Никоторого числа
День был вовсе без числа,
Да зачем оно?
Никоторого числа
В мире много стало зла –Больше ста пудов.
Было, правда, и добро,
Да недавно померло,
Не убереглось.
Утром было много визгу.
Прибежали дети в избу
И отца зовут:
«Тятя, тятя, наши сети
Притащили на рассвете,
Угадай, кого?
Угадай, отец, кого,
Да притом не одного –Больше тридцати.
Тридцать три богатыря
Утопили упыря.
Это дядя наш!
Дядя самых честных правил
Нам наследства не оставил –Лишь одни долги.
Нам наследства не оставил,
Уважать себя заставил
Силой, не добром».
Матом кроет свата сват,
Коpни строит брату брат,
Про иных молчу.
Кто начальство, кто народ –Ничего не разберет
Никакой мудрец.
Под горой собака воет,
На горе могилу роют,
Падает листва.
Путь теряется во мгле,