Приключения знаменитых первопроходцев. Америка
Шрифт:
Через некоторое время после отплытия Апату, стоявший спереди, был отброшен силой инерции, когда плот натолкнулся на препятствие, и упал в реку. Это было опасно для менее опытного пловца; но мы увидели, что он вынырнул сзади плота, ухватился за него и спокойно поднялся.
Вскоре нам пришлось остановиться, чтобы подождать Апату, который отправился в пироге разведать путь; эта мера предосторожности была необходима, так как река, усеянная множеством островов, образовывала пороги, а может быть, и водопады. На повороте, в момент когда мы еще видели спокойную реку, перед Апату уже бурлила пенящаяся вода.
Это были первые большие камни, перекрывающие ложе Рио-Лессепс. Апату прыгнул в пирогу, бросил швартов на дерево, и мы остановились в тот момент, когда нас бросило на препятствие.
Надо было разгрузить багаж и перенести его на расстояние двести метров, к месту, куда мы подведем плот, после того как переправимся, удерживая его на канатах. Эта утомительная операция длилась не менее трех часов.
Валуны, составляющие препятствие, были глыбами песчаника, скругленными водой, которые когда-то упали с очень крутого берега. Этот песчаник составлял только основание берега, он выступал из-под более чем десятиметрового слоя глины, замечательной своими красными, как кровь, пятнами.
Наш плот расшатался, и, что пугало меня гораздо больше, Апату подхватил лихорадку, Франсуа на исходе сил, у Лежанна ноги и руки так распухли от укусов комаров, что он едва может пошевелить ими. За ночь, проведенную нами под проливным дождем, у меня начался приступ печеночной колики: это маленький сувенир от моих предыдущих путешествий. Мы утешались в наших бедах только надеждой достичь вскорости более приятных районов.
Апату отправился в лес за лианами, чтобы пришвартовать плот; Франсуа очень эффективно помогал ему в этой операции, так как, прослужив в качестве матроса первого класса во французском морском флоте, он легче, чем кто-либо, умел приготовить прочные связки. В это время я делал топографическую съемку при помощи компаса, тщательно нанося на схему главные вершины Анд, от которых мы еще недалеко отошли; я определил также высоту солнца при помощи теодолита, а Лежанн занимался барометрическими и гипсометрическими измерениями, а также измерял температуру воздуха. Эти наблюдения очень тяжелые не столько из-за солнечных лучей, от которых мы могли укрыться только под деревьями, сколько из-за мошкары, донимавшей без передышки с шести часов утра до шести часов вечера. Наш лагерь находился непосредственно перед порогом, казавшимся нам очень сложным; в полдень мы погрузились, и наши страхи вскоре оправдались.
Плот швырнуло с такой силой о ствол дерева, что он разбил лодку, которая находилась сбоку. Это была большая потеря для нас, поскольку теперь мы лишились возможности разведать дорогу и переносить швартовы, чтобы останавливаться, теперь мы были полностью предоставлены капризам воды, которая могла сбросить нас в бездну.
Мы подумывали о строительстве новой лодки, но поблизости не было подходящих деревьев, и Апату, больному, обессиленному, понадобилось бы более восьми дней, чтобы выполнить эту работу.
За это время мы исчерпали бы большую часть нашего продовольствия, и нам грозила бы голодная смерть. К тому же нам всем не терпелось увидеть людей, будь они даже людоедами, как на Жапуре.
К часу пополудни река стала немного спокойнее; впервые у нас выдалась минутка передышки, чтобы закурить. Течение становилось все более ровным, нас не преследовала больше опасность налететь на заросли бамбука, нависавшие над рекой. Мы заснули в надежде, что с этого момента плавание будет спокойным. Апату, менее беспечный, чем я, опытным ухом различил шум переката в тишине ночи. Это ниже по течению по камням проносилась вода. Еще немного, плот понесло и с силой ударило о препятствие — полузатонувший ствол дерева; Апату, никогда не садившийся, вылетел вперед, и плот прошел над ним.
Он поспешил вернуться на свой пост и продолжал следить за всей этой неразберихой, чтобы по возможности уберечь нас от опасности. Я сидел сзади него, упершись о ящики, с тетрадью и компасом на коленях, и с трудом, из-за большой скорости движения, делал топографическую съемку реки. Вдруг я вижу огромный, наклонившийся поперек реки почти вровень с водой бамбук, но надеюсь, что Апату сейчас приподнимет его, чтобы пропустить под ним плот, но у того уже не хватает времени. Апату прыгает через дерево, а я просто не могу последовать за ним, и этот огромный и очень твердый ствол прижимает меня к ящикам; я чувствую, как он раздирает мне живот, грудь, подбородок, нос; тетрадка вырвана из рук; я выглядел так, будто бы меня пропустили через блюминги. Очевидно, я бы потерял сознание, если бы у меня не пошла носом кровь, что и привело меня в чувство. Бамбук не причинил вреда Лежанну, укрывшемуся за ящиками, но сбросил в воду Франсуа.
Чуть дальше в нескольких метрах от нас на берегу мы увидели капибар [638] , которые не проявили ни малейшего удивления, видя, как мы проплывали мимо. Прошло уже много времени с тех пор, как мы последний раз ели мясо, поскольку были полностью во власти реки и не могли остановиться тогда, когда хотели. Лежанн выстрелом убил одного из этих животных.
Мы на мгновение остановили плот, чтобы Франсуа мог подобрать добычу. Едва Апату привязал канат, как течение, которое было чрезвычайно сильным, притопило плот и грозило разорвать лианы, на которых крепился швартов. Я не хотел уходить, пока Франсуа не присоединится к нам; но Апату, не видя Лежанна, подумал, что тот упал в воду; он отпустил швартовы и прыгнул на плот. И вот мы мчимся со скоростью около четырех миль в час, оставляя Франсуа среди непроходимого леса без оружия, даже без ножа. Через четверть часа течение немного ослабевает, и Апату, прыгнув в воду, несет швартов на землю, и мы высаживаемся на каменистый берег. Прошел час, а Франсуа не подавал признаков жизни. Наконец мы увидели его выше, ощупывающего дно и пытающегося перейти реку.
638
Капибара, или водосвинка (Hydrochoerus capybara) — млекопитающее из отряда грызунов, напоминающее по сложению и щетинистой шерсти свинью; обитает по берегам рек и озер; довольно неуклюжа на суше, но прекрасно плавает; питается водными растениями и корой молодых деревьев, наносит ущерб побегам сахарного тростника и плантациям других культурных растений.
— Несчастный, — крикнул ему Апату, — не переходи здесь, течение сильное, ты сейчас утонешь!
Мы заставили его спуститься ниже, чтобы поискать брод и перейти к нам, а сами ждали его под деревом, когда прибежала собака, дрожа и лая. Лежанн шлепнул ее по носу, чтобы заставить замолчать. Вскоре мы поняли, что ее напугало. Я, определяя высоту солнца, бросил взгляд на хронометр, потом поднял глаза и заметил ягуара, смотревшего на нас с беззаботностью домашней кошки. Я тихонько предупредил Лежанна, и мы подошли к нему поближе. Лежанн шел впереди с единственной пулей большого калибра в карабине; Апату следовал за ним с тесаком, а я, не имея ничего лучшего, вооружился большим камнем, который подобрал на берегу. Мы сделали шесть шагов; Лежанн выстрелил, и животное, осев, испустило дух. Я срезал у него когти и осмотрел шерсть и зубы. Нам попалось животное, которое рукуйены называли маракаи. Без сомнения, отсюда название озера Маракайбо в Венесуэле.
Мы очень беспокоились за Франсуа. Апату посоветовал попробовать вместе с плотом перебраться на другой берег. На первом повороте реки мы увидели нашего товарища, пытающегося перейти ее по шею в воде. Проплывая мимо, Апату бросил ему канат с привязанным на конце камнем; камень улетел, канат остался. Тогда я схватил шест, бывший у меня под рукой, и протянул его Франсуа; тот схватился за него изо всех сил, и вот он на плоту. Спустя час мы пришли к устью большого правого притока, впадавшего под прямым углом. Его ширина равнялась примерно одной трети ширины основной реки. Очевидно, это была Унильо, истоки которой хинерос видят в предгорьях Анд рядом с верховьем Нейвы.
Четвертого ноября мы увидели каймана на пляже; Апату позвал его гортанным криком; животное плавало прямо под нами и, отойдя на пятнадцать метров, исчезло под водой. Апату, находившийся с моей стороны, приготовился дать хороший удар веслом по носу дураку, позволившему себе попасть в западню, но кайман не появлялся. Мы искали его с моей стороны, когда он внезапно всплыл с широко открытой пастью прямо перед носом Лежанна и оцарапал ему лицо, захлопнув свои огромные челюсти, издавшие звук закрывшегося чемодана. Я посоветовал Апату не звать больше кайманов, оказавшихся более дерзкими, чем те, которых мы видели в наше предыдущее путешествие.