Прикосновение к любви
Шрифт:
— Говорить что угодно? В этом случае у меня широкий выбор. Надеюсь, ты имеешь в виду именно это. — Слова прозвучали почти шутливо по сравнению со следующей репликой: — Забавный ты человек, Робин. Странный человек.
— Почему ты так говоришь? — холодно спросил он.
— Ну, потому что ты постоянно создаешь себе трудности. Постоянно пытаешься сделать вид, что жизнь труднее, чем на самом деле.
— Ты считаешь, что мне все давалось довольно легко, так?
— Это ясно всем. Всем, кроме тебя.
— И вообще, при чем тут мой рассказ?
— Очень даже при чем. В смысле, любовь совсем не обязана быть такой, разве не так? Ты знаешь, что не обязана. Эти двое —
— Мне такой подход не кажется простым.
— Конечно, тебе не кажется. Теперь, наверное, начнешь рассказывать, что с тобой однажды было то же самое.
— Да, было.
— Бедная девушка.
— Кто?
— Та, с которой у тебя были вот такие отношения. Она тебя бросила?
— Да, так уж вышло.
— Вот и хорошо.
Последовала решающая пауза, после чего Робин заерзал на стуле и сказал с некоторым раздражением:
— Я хотел узнать твое мнение о литературных достоинствах рассказа.
— Именно его я только что высказала. Я не могу отделить «литературные» достоинства от содержания рассказа. Почему, ты думаешь, все эти ученые так меня здесь ненавидят?
— Ты нашла рассказ занимательным? Его ироничность заставила тебя улыбнуться?
— Честно говоря, нет. То, что люди в литературе называют иронией, в реальной жизни называется болью, непониманием, несчастьем. В мире и так слишком мало любви, чтобы я сочла забавными двух людей, которые не способны поведать друг другу о своих чувствах То же самое можно сказать про жуткую историю о везучем человеке. Он настолько глуп, настолько ничего не понимает в жизни, что ты все время ждешь, что рассказчик как-то прокомментирует его глупость, или накажет его, или сделает что-нибудь еще.
— Многие люди нашли этот рассказ смешным. Ты за эти годы просто утратила чувство юмора.
— Но ведь нельзя смеяться в одиночку, Робин. Никто не смеется в одиночку. Я бы смеялась, если бы мне было с кем смеяться.
— Ты помнишь, — спросил Робин, и голос его стал тихим от напряжения, — как ты прежде смеялась вместе со мной?
— Прежде я смеялась со многими людьми. Возможно, и с тобой тоже. — Не обратив внимания на то, какое действие оказали ее слова на Робина, она поспешно продолжала: — Эти люди, которые нашли твой рассказ смешным, они ведь мужчины?
— Да, в основном мужчины.
— Я так и думала. Видишь ли, мужчинам нравится ирония, потому что она имеет прямое отношение к превосходству, к чувству власти, ко всем тем вещам, которые у них есть от рождения. Женский смех и мужской смех не похожи друг на друга. Не думаю, что ты вообще можешь понять смех женщин: он всегда связан с освобождением, с избавлением от неволи. Даже сам характер смеха иной, женский смех мало напоминает тот лай, который раздается, когда мужчины хохочут в компании.
— Так ты считаешь, что я никогда не смогу написать ничего такого, что рассмешило бы женщину?
— Я считаю лишь, что тебе не стоит удивляться, если люди не пляшут под твою дудку.
За этой репликой последовала еще одна пауза, которую Робин, судя по его виду, не собирался прерывать.
— Итак, — продолжила Апарна, — ты считаешь, что ты несчастен в любви, да?
— За последние годы я несколько раз портил добрые отношения с женщинами, если ты это имеешь в виду.
— Значит, они были не такими уж добрыми.
— Мне лучше судить, разве нет?
— Нет, совсем нет, мне кажется, что ты совершенно не понимаешь сути дружбы. Мужчины ее, как правило, не понимают. Как только у них складываются
— Похоже, у тебя сегодня на все есть ответ.
— Кто-то же должен сказать тебе правду, объяснить все это, раз уж ты заявился сюда, похожий на ходячий вопросительный знак. Ты пишешь все эти рассказы, которые по сути являются плохо замаскированными вопросами, мольбой о ясности. Кто-то же должен потянуть за ниточку, чтобы расплести этот спутанный клубок. Мой тебе совет — учись. Научись тратить больше времени на людей, научись любить многих людей, любить их по-разному. Любить кого-то означает помогать, но это не означает, что ты должен… вываливать на человека свои избыточные эмоции. Твоя любовь — это потакание собственным прихотям. Отучись от такого, Робин, пока не поздно. — Убежденным Робин явно не выглядел, и тогда Апарна сердито добавила: — И ты точно ни к чему не придешь, если заведешь флирт с гомосексуальностью. Это жалкий путь, этим ты как бы обходишь на цыпочках суть проблемы, завороженный ею, словно незваный гость, подглядывающий в окно, за которым проходит вечеринка. Да? А теперь давай, Робин, или ты стучишься в дверь и входишь, либо уходишь от нее навсегда. К чему эта одержимость, к чему вуайеризм? Прими решение, хотя бы раз в жизни. Но на самом деле это не твой путь, да? Тебя научили играть с вопросами, а не отвечать на них. Блестящее английское образование, как же хорошо оно постаралось оградить тебя от мира. — Апарна картинно вздохнула и заключила: — Я бы все отдала за английское образование.
— Так что же мне делать? — спросил Робин невыразительным, механическим голосом. — Я должен следовать твоему примеру? Никого не видеть, никого не любить, ничего не чувствовать. Жить все время в одиночестве, гневно глядя на мир с пятнадцатого этажа.
— Я бы не стала жалеть о том, как я провела последние два года, — сказала Апарна, — если бы мне удалось завершить работу. Если бы мне позволили завершить работу. Все остальное не имеет значения. Видишь ли, мне больше не нужны друзья, а вот тебе, как мне кажется, нужны. Холодные, рассудочные друзья, к которым тебя так влечет. Ты никогда не замечал, что все твои друзья терпеть меня не могут? Как неожиданно все эти блестящие споры, импровизированные остроты иссякали, как только я садилась за стол и смотрела на всех с комичной прилежностью? Бьюсь об заклад, им достаточно было услышать мое имя, и их начинало корежить. Ты когда-нибудь говорил с ними обо мне? Или тема людей представляется тебе несколько приземленной для тех возвышенных бесед, что ты сейчас ведешь?
— Почему ты продолжаешь со мной общаться, Апарна? — спросил Робин. — Я в недоумении. Я заинтригован. Прежде чем я уйду, я действительно хочу узнать, почему ты продолжаешь со мной общаться.
— Ты мне нравишься, — ответила она. Робин рассмеялся, коротко и тихо. — И однажды мы могли помочь друг другу.
— Однажды?
— В тот раз… когда же это было… этим летом. Ты все мне обещал, что мы отправимся вдвоем в Озерный край. Что у тебя есть друг, который недавно купил там домик, и что мы туда поедем на неделю-другую. Ты собирался ему позвонить и спросить, можно ли там пожить. Ты все рассказывал о краях, которые видел в детстве, и о том, как ты хочешь туда вернуться, и я тогда подумала, что неделя в каком-нибудь таком месте… это может быть совсем неплохо. Ты тогда много рассказывал о своих родных. Теперь же ты никогда о них не говоришь.