Прикосновение к невозможному
Шрифт:
облечь в слова
– и поэтому нам не нужно было слов.
День выдался теплым и солнечным – как раз такой день, когда дома сидеть невозможно. Сегодня моя прогулка длилась дольше, чем обычно, и я набрел на деревушку, расположенную неподалеку от берега. У воды играли дети, а чуть поодаль мужчина с пышной седой шевелюрой сидел на траве и смотрел вдаль. Рядом с ним стояла светловолосая девочка лет десяти – она тоже вглядывалась в синеву неба,
Мужчина и девочка оказались идеальными моделями – они просидели на одном месте достаточно долго, и я успел сделать набросок пастелью, а потом отдал его им и поблагодарил за терпение (пусть они и не знали, что их кто-то рисует). Девочка взяла набросок в руки и долго разглядывала его. Я не убавил и не прибавил ни одной детали: только изменил цвет ее платья. До этого оно было нежно-розовым, а теперь стало темно-синим. Совсем как шарф, который оставила мне на память моя гостья. Пожалел я только об одном: в наборе пастели, который я взял с собой, не было достаточного количества оттенков для того, чтобы передать глубину цвета.
Где ты сейчас, Авирона? В Штатах? В Австралии? Может, в Африке? Или живешь среди белых иерусалимских стен? Ну, а, может, гостишь у Даны в нашем с ней парижском доме? Вы пьете чай или кофе и говорите по душам. С ролью собеседника Дана справляется на порядок лучше, чем я, было бы глупо это отрицать. Где бы ты ни была, что бы ты ни делала – мы оба сделали свой выбор. Порой нам действительно нужно понимать, что счастье бывает быстротечным. Но, как ты говорила мне, понимание не дается сразу.
Нам еще предстоит понять.
Дана
1875 год
Франция, Париж
Солнце уже скрылось за горизонтом, когда я решила, что пора бы отправляться домой. Нет, не то чтобы мне было скучно и одиноко здесь, среди полей. Совсем наоборот: будь на то моя воля, я бы тут поселилась. Вообще не носила бы платьев (шнуровку одного из которых как раз затягивала – не могла же я появиться в городе в таком виде, в каком загорала днем), делала бы, что хотела… тут не было только одного:
еды
. Поля, будь они хоть самыми красивыми на свете, были безлюдны. А это означало, что рано или поздно мне пришлось бы отправиться на охоту. Чем я, собственно, и собиралась заняться.
Наскоро перехватив волосы лентой, я огляделась, а потом прислушалась и принюхалась. Вокруг никого не было, и, недолго думая, я приняла решение прогуляться в направлении ближайшей деревеньки: скорее всего, встречу кого-то по пути, и можно будет возвращаться в Париж. На самом деле… не думаю, что этот процесс можно
охотой
. Отсутствовал элемент азарта, который еще несколько сотен лет назад заставлял нас пускаться в очередную погоню за людьми. Ну ладно, ладно. Я называю это охотой потому, что мне
нравится
это так называть. У меня есть право на развлечение. Я каждый день нахожусь в скучном напыщенном высшем свете в компании пустоголовых смертных, которые только и умеют, что обсуждать сплетни и фасоны модных платьев. Причем, если в первом знают толк, то в последнем ничего не смыслят.
Просто так исчезнуть из Парижа я не могла: меня держали дела. Салон, например. Вместе с тем, с каждым годом мне все сильнее хотелось отсюда убраться. Париж хорош в малых дозах. Уехать бы куда-нибудь очень далеко. За океан, например. Когда мы с Винсентом не были привязаны к одному месту и возвращались сюда раз в несколько лет, дела обстояли на порядок лучше. Дернул же меня черт завести салон? Когда я там уже по меркам смертных состарюсь и смогу оставить это шумное гнездо какой-нибудь суматошной дамочке?
Я брела по обочине дороги босиком, неся туфли в руках. Интересно, где сейчас Винсент? Зная его, живет где-нибудь в спокойном месте, там, где нет людей – ему, в отличие от меня, бегающая и вопящая еда не требуется. Он может прожить так хоть несколько веков, и ему даже в голову не придет, что неплохо было бы показаться в обществе. Пару раз у меня появлялась мысль о том, чтобы узнать, где он, может, даже
навестить
… но потом я понимала, что делать этого не стоит.
Вряд ли он будет рад меня видеть. А даже если и будет рад, то получится, что я сожалею о принятом решении. А я не сожалею. Между мной и свободой он тоже выбрал бы свободу. А если нет – пусть сначала узнает, каково это: носить мантию члена Ордена три чертовы тысячи лет и почти каждый раз, закрывая глаза, видеть во сне себя в детстве, в тот момент, когда тебя еще не сковывали клятвы и обещания.
Когда ты был дик и свободен
! Конечно, я скучаю по нему. Меньше, чем он по мне, но все равно скучаю. Когда-нибудь Великая Тьма сжалится над нами, и мы забудем… или нет. Как знать.
Легкое движение в воздухе заставило меня поднять голову и принюхаться в очередной раз. Кем бы ни было существо, которому «посчастливилось» проходить тут в такой час, оно было совсем еще молодым, не больше двадцати… что же, тем лучше. Нас разделяло небольшое расстояние, и при желании я могла бы преодолеть его за доли секунды, но в последний момент замерла на месте, прикрыла глаза и
позвала
его. Пусть придет сам. Теперь для меня не существовало правил, и я могла