Прилипалы
Шрифт:
— Сколько у тебя было денег, когда умер мой дед?
— Ты про моего старика?
— Да.
Каббин сухо улыбнулся.
— Когда твоя бабушка и я вернулись в Питтсбург, у нас на двоих было двадцать один доллар и тридцать пять центов. На нынешние деньги это сто долларов, может, двести, не знаю.
— Деньги тогда многое значили?
— Конечно.
— И из-за этого ты не поехал в Голливуд?
— Да, полагаю, из-за этого… да и по другим причинам.
— А я вот могу поехать в Голливуд, чиф.
Каббин просиял, потом помрачнел.
— Я
— Совершенно верно.
— Есть на примете что-нибудь конкретное?
— Возможно. Думаю, что да.
— Я всегда готов тебе помочь.
— Я это знаю, чиф.
— Видишь ли, боюсь, я не был хорошим отцом, — он рассчитывал на сочувствие, которое находил у своей первой жены, но сын не оправдал его надежд.
— Да, наверное, не был.
— Почему ты так думаешь?
— Ну, не знаю. Может, тебе стоило иной раз обращать на меня внимание и спрашивать: послушай, сынок, ты хочешь стать биохимиком, а ты уверен, что тебе это нравится, или есть смысл поискать другую профессию? Скорее всего, не возражал бы, если б ты завел со мной такой разговор.
— Но в нужное время у тебя об этом не спросили?
— Нет.
— А сейчас задавать такие вопросы поздно?
— Да, конечно.
— Но ведь у тебя неплохая работа на радиостанции.
— Я там работаю.
— Я слушаю тебя, если выпадает такая возможность. У тебя прекрасный голос.
— Он достался мне от тебя.
— Так чем ты намерен заняться?
— Я знаю, чем я намерен не заниматься. Я не смогу делать деньги. Я, возможно, получу некую сумму после твоей смерти, но сам сколотить себе состояние не смогу.
Для Каббина это утверждение граничило с экономической ересью, но ввязываться в спор он не стал.
— Не так уж это и важно.
— И мне не нужна власть над людьми. Я не хочу сказать, что я откажусь от нее, если мне ее предложат. Да и кто откажется. Но я не хочу рваться к ней.
Каббин кивнул. Он хорошо знал, что такое власть.
— Да, если ты к ней не рвешься, тебе ее не получить.
Келли посмотрел на отца.
— Возможно, тебе покажется это странным, но я хочу помогать людям, отдельным личностям.
— Наверное, и это досталось тебе от меня.
— Это точно, чиф.
— Помогая людям, денег уж точно не заработаешь. Обычно за это дают по зубам.
— А мне нравится помогать людям, и я даже знаю, почему. Видишь ли, я умнее многих. Я не хвастаю. Природа наградила меня умом, точно так же, как темными волосами и синими глазами. Поэтому я могу что-то сделать для людей или подсказать, что надо сделать, получая от этого удовольствие. Мне хочется, чтобы люди приходили ко мне со своими проблемами.
— Может, тебе стать адвокатом? Как ты сам говоришь, ума тебе хватает. Наверное, ум достался тебе от матери, — на этот раз Каббин рассчитывал на похвалу.
— Ум у меня и от тебя, чиф, но в адвокаты
Каббин всмотрелся в своего сына, видя перед собой юного незнакомца. «Кажется, я понимаю, что он имеет в виду, — сказал себе Каббин. — Он хочет быть „кем-то“. Возможно, теперь это называется быть мудрецом, но суть остается прежней: он хочет активно вмешиваться в жизнь других людей. Он хочет делать то, чем раньше занимались колдуны да знахари. А попробовав, ему захочется расширить свое влияние, и так будет продолжать до тех пор, пока, однажды проснувшись, он не возжелает подмять под себя все».
«Он не понимает, — думал Келли, глядя на отца. — Он ищет за моими словами что-то еще, ему кажется, что я не осознаю, чего хочу. Он не понимает, что причина частично в чувстве вины, а частично в желании быть уважаемым, а может, и любимым несколькими людьми. Число их не должно быть велико, потому что с этим мне уже не справиться. Ну ничего, сейчас я скажу ему о своих намерениях».
— Если у тебя появились такие мысли, сынок, иди в профессиональные помощники. В службу социального обеспечения, в учителя.
— Нет, детей я не люблю и знаком с некоторыми сотрудниками службы социального обеспечения. Многие из них со временем становятся злыми и желчными, а бьет это по тем, кому они должны помогать.
— Так какой путь выбрал ты?
Келли глубоко вздохнул.
— Я намерен стать копом, чиф.
Каббин аж подпрыгнул и едва успел схватить качнувшуюся бутылку коньяка.
— Святой Боже, ты серьезно?
— Да, — кивнул Келли. — Абсолютно серьезно.
— Господи! Мой сын — легавый.
— Твой сын — фараон.
Каббин прищурился.
— А может, в тебе заговорило детство, какое-то желание, которое ты решил осуществить, став взрослым?
Келли покачал головой.
— Мое отношение к копам типично американское, — он коснулся левого глаза. — Дюймом выше, и я потерял бы его в Чикаго.
Каббин кивнул.
— Если твоя цель — стать городским мудрецом, то ты выбрал тяжелый путь.
— Ты прав, чиф. Возможно, самый тяжелый.
Двумя месяцами позже Келли Каббин поступил на службу в городскую полицию Вашингтона, округ Колумбия, в тот самый момент, когда туда стремились брать как можно больше выпускников колледжей и университетов. Пару лет спустя этот порыв заметно иссяк: начальство решило, что слишком много умников им не нужно.
Когда Келли поступил в полицию, его фотоснимок опубликовали в газете, а самого определили в патрульные. Участок ему выделили неподалеку от «Хилтона», практически всю Колумбия-Роуд. В свое время там жили исключительно белые, но к концу шестидесятых многие магазины закрылись, когда-то знаменитый ночной клуб прогорел, один из кинотеатров разрушили, а во втором крутили мексиканские фильмы, и назывался он теперь театро. И все начали вставлять в двери особые замки, а окна забирать крепкими металлическими решетками.