Прилив победы
Шрифт:
Маврикий уже начал что-то говорить, но его оборвал главнокомандующий. Велисарий на протяжении этой кампании полагался во многом только на смелость. И инстинкты подсказывали ему держаться прежнего курса.
— Я принял решение. Мы воспользуемся предложением Аббу. Возьмем Уч молниеносным ударом, разобьем расположенную там маленькую армию, а затем используем их корабли, чтобы переправить нашу армию в треугольник. Мы поставим укрепления поперек треугольника, как можно ближе к острому углу, чтобы иметь достаточную концентрацию войск в том месте. Затем…
Он выпрямился.
— После
Он обвел взглядом лица мужчин за столом, почти бросая им вызов и ожидая возражений.
Маврикий рассмеялся.
— Меня не беспокоит их смелость, командир. Просто… Эти проклятые новомодные хитрые изобретения Юстиниана лучше бы сработали, как нужно. Это все, что я могу сказать.
Ситтас, как и Маврикий, не имел склонности бросать вызов Велисарию после того, как решение принято. Поэтому, будучи отличным офицером, он перешел к конкретике.
— Если оставить проблему снабжения, положение на развилке — самое лучшее с точки зрения обороны. Мы сможем сконструировать наши полевые укрепления так, чтобы обеспечить нас путями отхода. Чем больше малва будут на нас давить, тем более узким станет фронт, когда мы отступим на юг, на острый угол треугольника. Пока мы сможем обеспечить людей достаточным количеством еды…
Внезапно он разразился смехом.
— И они потребуют многого, не думайте, что не потребуют! Ха! Греческие катафракты — к тому же половина из них аристократы — не привыкли копать траншеи. Они будут стонать и брюзжать весь день и полночи. Но пока мы хорошо их кормим, они будут работать
— У них не будет особого выбора, — фыркнул Аббу. — Даже греческие благородные господа не так глупы. Или копай, или умрешь. После того как мы переправимся через Чинаб, другой альтернативы не будет.
— Я только надеюсь, что они не станут спорить со мной о деталях, — проворчал Григорий. — У этих истощенных и исхудавших ублюдков Ситтаса — в тех редких случаях, когда они вообще думают о полевых укреплениях — мозги все еще испорчены легендами о Цезаре. Когда я в первый раз употреблю слова «бастион» и «равелин», они посмотрят на меня так, словно я сошел с ума.
Ситтас улыбнулся.
— Нет, не посмотрят, — он указал большим толстым пальцем на грудь Велисария. — Просто скажи им, что услышал эти слова от Талисмана Бога. Это для них примерно то же, что и мощи святого.
Григорий ничуть не успокоился, но Велисарий был склонен согласиться с Ситтасом. Даже из греческих знатных катафрактов печально известный консерватизм можно при случае выбить. Вдобавок к этому времени все они уже, по традиции римской армии, испытывали суеверное благоговение и уважение к таинственному Разуму Эйда.
— Если мне потребуется, я дам им взглянуть, — Рассмеялся Велисарий. — Если Эйд захочет, то может устроить ослепительное представление.
«Великолепно, — пробормотал Эйд. — Я путешествовал через просторы времени, чтобы стать диковинкой или уродцем на цирковом представлении».
Велисарий снова принялся чесать подбородок. На его лице появилась хитрая улыбка.
— Мне это нравится, — твердо сказал он. — Давайте не слишком увлекаться обсуждением армейского обеспечения. Следует также подумать и о сражении как таковом. И я не могу представить лучшую местность для обороны, чем треугольник между рек.
— И я не могу, — вставил Григорий.
Все люди в шатре разом посмотрели на него. За исключением Агафия — который находился далеко на юге, в Бароде, организовывая поставки припасов для всей римской армии, марширующей на север в Синд, — никто не понимал современные методы ведения осады лучше, чем Григорий.
Молодой офицер начал загибать пальцы.
— Первое. Хотя я не буду уверен, пока мы туда не попадем, готов поспорить, что уровень грунтовых вод там высокий. Ровная местность с высоким уровнем грунтовых вод — это как раз те условия, благодаря которым получились знаменитые голландские укрепления против испанцев. Которых они удерживали — самую могущественную армию в мире! — почти столетие.
Названия наций будущего были только едва знакомы людям в шатре, за исключением самого Велисария, но эти офицеры-ветераны мгновенно понимали, что имеет в виду Григорий.
— Земляные валы и канавы с водой, — продолжал он. — Самая труднопроходимая местность для артиллерии или для атакующей пехоты. В особенности, когда нигде вокруг нет возвышенностей, на которой малва могли быть установить контрбатареи.
Он погладил бороду и нахмурился.
— Мы можем пересечь всю территорию канавами и наполнить их водой. Самая большая проблема, которая у нас возникнет, — это то, как удержать сухими собственные траншеи. Приподнятые земляные валы — из все той же канавной грязи — этот вопрос решают. Голландцы использовали штормовые столбы — в основном горизонтальный частокол, — чтобы защитить валы от разрушения. Я сомневаюсь, что у нас будет для этого достаточно хорошего дерева, но мы, вероятно, сможем воспользоваться кустарником, чтобы изготовить старые добрые римские изгороди.
Упоминание старых методов, казалось, обрадовало Ситтаса. Он дошел даже до того, чтобы похвалить современные приспособления.
— Артиллеристам и снайперам это понравится. Медленно двигающаяся, огромная армия, падающая в канавы… А что с конницей?
— Забудь о коннице вообще, — чуть ли не рявкнул в ответ Григорий. И холодно посмотрел на Ситтаса. — Правда в том — независимо от того, нравится тебе это или нет, — что мы, скорее всего, закончим тем, что будем есть наших лошадей, а не ездить на них.
И Ситтас, и Аббу — в особенности последний — выглядели так, словно им больно. Маврикий хрипло рассмеялся.
— Вы только посмотрите на них, — фыркнул он. — Лошадь — это лошадь. Сможем раздобыть еще столько же. Если выживем.
— Хороший боевой конь… — начал Ситтас.
— Стоит его веса в серебре, — закончил Велисарий. — А сколько стоит твоя жизнь?
Он испытующе посмотрел на Ситтаса, затем на Аббу. Оба избегали его взгляда.
— Правильно. Если потребуется, то мы их съедим. И вот что еще можно сказать о хороших боевых лошадях — они крупные животные. У них много мяса.