Прилив
Шрифт:
— Вы случайно не из «Кракена»?
— Нет, я занималась иным делом, — сказала она. За ее словами скрывалась какая-то тайна. Бьянка выглядела слишком молодо. — А вы из «Кракена»?
Я кивнул и спросил:
— Что случилось?
— Я была в отъезде. А вернулась — в доме никого. Этот кретин с ножом думает, что я знаю, где Тибо. И чтобы добиться сведений о нем, затолкал меня в камин.
— Значит, Тибо позвал вас, сказав, что необходимо собрать вещи?
— Да, вчера вечером.
— Что именно он сказал?
— Собрать вещи, те, что я и собрала. — Голова Бьянки опустилась: она плакала. — Я не верю этому. — Она достала из кармана голубой платок и
— И что это за вещи?
Уткнув лицо в платок, она покачала головой. Что-то я не заметил на шелке влажных пятен.
Мы направились обратно в Ла-Рошель, мимо Старого порта, в глухое место, где возвышались коробкообразные, из стальных конструкций, здания. Местность имела пустынный вид, знакомый мне по собственным эллингам. Над стеклянной офисной дверью одного из зданий была надпись: «Команда Тибо». На покрытом пожелтевшей рутой клочке земли лежал катамаран [11] . Его тяжелый корпус был приподнят рамой из балочных ферм. Автостоянка пустовала, если не считать штабеля ржавеющих стальных балок.
11
Катамаран — современное морское или речное судно (пассажирское, грузовое, буксирное, спортивное).
Кровь отлила от лица Бьянки. Бледная и встревоженная, она грызла ноготь большого пальца.
— Минутку, — сказала Бьянка.
Я заглушил двигатель. Каблуки ее ковбойских ботинок процокали по бетонированной площадке к стеклянной двери. Бьянка попыталась открыть ее, но безуспешно, та оказалась заперта. Тогда Бьянка достала из сумочки связку ключей и примерила один из них к замочной скважине. Потом вынула этот ключ и опробовала другой. Затем она сделала попытку открыть большие стальные двери мастерской. Ни одну из дверей открыть не удалось. Мне вспомнилось, как Ян вчера сменил тему разговора, стоило мне только заикнуться о мастерских Тибо.
Бьянка возвращалась. Перестук ее каблуков уже не был столь энергичен, как прежде: она едва плелась. Бьянка села в машину, сжала сложенные ладони коленями и безмолвно уставилась на них.
— Возникли сложности?
Она повернула голову, чтобы взглянуть на меня. Слезы, на сей раз подлинные, прилепили ее черные волосы к щекам. Бьянка даже не попыталась откинуть их с лица.
— Они сменили замки. Все ушли.
Я развернулся с третьего захода и направил фургон к Старому порту.
— Пятнадцать человек, — сказала Бьянка. — Команда. Все ушли.
Она вновь заплакала. На сей раз основательно.
— Мне некуда податься. Подонки!
— Подонки?
— У Тибо были такелажники, судоремонтники, его команда. Все налажено. И вот являются эти ублюдки.
— Ублюдки из банков?
Бьянка утерла слезы платком:
— Вы, должно быть, спрашиваете себя: кто стоит за этими представителями банков?
Фургон проскользнул между двумя огромными грузовиками с прицепами и, не обращая внимания на автомобильные гудки, юркнул в поворот с указателем «Центр города».
— Тибо не повинен в том, что все рухнуло.
— Так когда вы намерены передать ему эти бумаги?
— Он заберет их из ресторана.
Бьянка покусывала губы.
— Послушайте, мне некуда идти. Не найдется ли свободной комнаты в апартаментах Тибо над рестораном?
— Разумеется, найдется, — уверил я.
— Тибо не виноват, — повторила она.
Я многим занимался в своей жизни: работал сдельно и на «Ллойд», строил яхты и гонял на них вокруг света, болтался в подвешенном состоянии над озерами горящего бензина. Все это — опасные поприща коммерческого мира. Но нигде и никогда я не встречал человека, который обанкротился бы по собственной вине.
За исключением самого себя, судя по всему.
Глава 5
Джон Тиннели был добрым человеком. Всякий раз, когда он и его товарищи отправлялись порыбачить, я, как правило, выскальзывал из нашего мрачного дома и, восседая верхом на сети, покорял крутые воды Барроу. Джонни и Мик, Пет и Эндрю объяснили мне, как ловить лосося неводом: как разложить сеть, чтобы ее поплавки устлали поверхность воды, образуя параболу, никогда не перекрывающую больше чем половину ширины реки: таков уж закон. И как вытягивать сеть, постепенно сужая параболу ее до размера севшего мешка. Я обладал отличным зрением: лучшим, чем у этих парней. И, как правило, замечал уже первый скачок поплавка, означавший, что рыба — в ловушке. "Сперва лотлинь [12] , ребята", — говорил обычно Джонни, словно они не вытаскивали лотлинь сначала вот уже двадцать лет. Затем поднимали на борт сеть, бьющиеся в ней слитки серебра падали в мутную воду, после чего их усмиряли ударом камня по голове и бросали в мешок. И я нес его, если он оказывался не слишком тяжелым. Но чаще ноша была мне не по плечу. Тогда я просто шествовал впереди, словно все это — моя работа.
12
Лотлинь — ручной прибор для измерения глубины волы с судна.
А иногда, в дождливый или туманный день, когда никто не мог бы заметить ее, появлялась Длинная Сеть. Она обитала под скалой и была незаконна, поскольку перекрывала больше чем половину ширины реки. Не то что в нее можно было поймать слишком много рыбы: просто она являла собой некий символ свободы для Джона Тиннели. Эндрю, темноволосый и бледнокожий человек, не любил пользоваться Длинной Сетью в моем присутствии. Но Джонни, ударяя меня, мальчишку, по плечу, говорил: «Несомненно, этот паренек просто совершает лодочную прогулку», — и забрасывал невод.
Как-то в марте, в обеденное время, мы молча сидели с родителями в темной столовой. От супницы с тушеной бараниной, гарнированной картофелем с луком, пахло словно мокрой шерстью, а из стакана моего отца шел слабый запах виски. У меня не было возможности улизнуть, так как из-за отлива нельзя было рыбачить, к тому же дождь хлестал по серо-зеленым полям окрест.
Вдруг раздался стук в дверь. Мать поднялась из-за стола, а когда вернулась обратно, в ее руке было письмо.
— Это тебе, — сказала она отцу.
— Вскрой его, — пробурчал тот из бороды.
Назревал «спор», он уже начал выделять напряженность, словно угорь слизь.
Мать открыла рот, затем — письмо. Прочла его и устремила взор на меня. Не глядя на отца, она молча передала ему письмо.
Тот прочел и глотнул из своего стакана. А затем вскричал:
— Ублюдок! Да как он смеет! Да известно ли ему, какой на дворе год! Мир переменился с тысяча девятьсот шестнадцатого года!
— Не при ребенке, — попросила мать.
— Так я расскажу ему, — заявил отец. — Твой дядя Джеймс утверждает, что ты пособничаешь браконьерской ловле лосося в его владениях. Он пишет: чего же еще ожидать от сына большевика и англичанки. И обещает в следующий раз напустить на тебя стражу.