Прилив

Льювеллин Сэм

Но это в том случае, если он не провел два десятка лет, мотаясь туда-сюда из бухточек и щелей, как Ян.

В свете дня Бель-Иль представляет собой гранитную крепость с острыми кромками, и зеленые волны, словно осадные орудия, громыхают в его выступы и лощины. От северо-западного побережья острова до места, обозначенного ярко-красным буем, морское дно все в скалах черного гранита. Между скалами и берегом имеется гораздо более короткий проход, да не каждому по зубам преодолеть его.

Разве что требуется выиграть

гонку.

Я вернулся в кокпит, втиснулся в углубление палубы и стал наблюдать за курсом. Ветер вновь усилился. «Плаж де Ор» с грохотом переваливал через крутые волны. Позади, в чернильной тьме, виднелись два куста навигационных огней. Нам было предназначено идти безопасным маршрутом — длинным кружным путем к западу от буя. Огни позади нарастали. Было еще слишком рано менять галс, если мы намеревались следовать безопасным маршрутом.

— Можно поворачивать, — сказал Ян.

Чреватый опасностями маршрут.

— Ну, если ты готов.

Зубы Яна на мгновение блеснули из-под капюшона.

— Оверштаг, — скомандовал я.

Работа закипела. Защелкали лебедки. Мы сменили галс.

Зеленые огни правого борта преследователя ослабли во мраке за кормой, все еще направленные по маршруту в обход буя. Из приемника высокочастотной связи послышался звуковой импульс. Я не обратил на него внимания.

— Возьмите штурвал, — сказала Бьянка.

Она так долго держала на нем руку, что он сохранял еще тепло ее пальцев.

«Плаж де Ор» мчался по волнам, надежный и основательный, как локомотив. Я вдруг понял, что снова думаю о Мэри Эллен.

Когда мы пересекали Атлантику, в Гольфстриме выдалось три штормовых дня: зеленые волны достигали середины мачты, а сила ветра — десяти баллов. В течение этих трех дней Мэри Эллен хранила молчание, а Фрэнки, которую бросало из стороны в сторону в навигаторской койке, гонялась там за детскими кубиками с алфавитом. Наконец погода смягчилась. И Мэри Эллен сказала:

— Неужели ты когда-нибудь снова обречешь на это своего ребенка?

На самом деле Фрэнки оказалась единственной, кто получил от этого удовольствие.

«И снова мы с ней в море», — подумал я.

— Замечательно! — воскликнула Фрэнки.

— Буруны, — указала рукой Бьянка.

Справа по борту появилась белая полоса и исчезла.

— Видел, — сказал я.

Мы неожиданно выскользнули с отмели. Свет маяка Поинт-де-Поулейнс почти пропал впереди, мигая за кливером.

— Мы идем внутренним маршрутом, — объяснил я.

— Замечательно! — обрадовалась Фрэнки.

— Дочь своего отца, — резюмировала Бьянка.

Фрэнки рассмеялась. Она выглядела довольной и гордой.

«Плаж де Ор» погрузился в шквал и загремел. Мы мчались в воронку: стену из скал с севера, сходящуюся с каменистыми берегами острова с южной стороны. И где-то там, во мраке, как раз вблизи точки их соединения был проход.

Буруны становились все больше и белее. Я проходил отрезок с вибрацией, что означало: ветер хлещет не в ту сторону паруса, разрывая гладкую аэродинамическую поверхность, тянувшую нас вперед. Слева по борту что-то белело.

Бьянка тоже заметила это.

— Парусник, — сказала она.

Я сильно прищурился в направлении объекта, чтобы задействовать сетчатку глаза на ночное видение. Бледное нечто смутно вырисовывалось, как большой белый цветок, высохший от грохота. Водяная пыль заморосила в кокпит.

— Расслабься, — успокоил я. — Это всего лишь скала.

Фрэнки хохотнула. Полмиллиона фунтов стерлингов, в которые оценивалась яхта и четыре человеческих жизни, подобно норовистым лошадям, мчались к двадцатиярдовому проходу среди усеявших море скал.

Время тянулось медленно.

Справа по борту, подпрыгивая, нас встречали буруны. Слева — гейзеры белых брызг отскакивали в черное небо. Мир был полон грохота, который скорее ощущался, нежели воспринимался барабанными перепонками. Впереди море было все в белой пене, которая в свете навигационных огней имела болотно-зеленый оттенок.

Фрэнки теперь стояла рядом, тесно прижавшись коленом к моему бедру. Ян полуприсел над своим компасом курса, искоса взглядывая на маяк. Тот мигал высоко над нами, его ослепительный белый свет то появлялся, то исчезал.

— Немного правее, — крикнул Ян.

Из-за грохота его голос был еле слышен. Мы обогнули скалу, оставив ее, вероятно, ярдах в сорока от правого борта.

Впереди опускалось в море смутное очертание мыса. За ним полоса ревущих белых бурунов расходилась по всему пространству.

— Держи курс на буй, — крикнул Ян.

Бьянка ослабляла полотна, приспособляя паруса к новому углу ветра. «Плаж де Ор» любил свободу, с каждым звуком рвущегося холста он выбивал из волн фонтаны брызг. Я увидел северный ярко-красный буй — непрерывную быструю вспышку за серебряно-белыми бурунами — и переложил руль к ветру, целиком доверившись Яну.

Теперь мы находились в интерференционной полосе откатывающейся от берега волны. Скалы проносились мимо, о них с грохотом разбивались волны. Впереди, меж нами и буем, море кипело, словно огромный котел.

Ян пришел на корму.

— Видишь ту скалу? Оставь ее слева по борту! — прокричал он сквозь рев моря.

Пальцы Фрэнки вцепились в мою руку. Большая волна скользнула под корму, та стала задираться кверху. Нос нырнул в воду. Где-то на уровне моего уха словно загремел железнодорожный экспресс. Боковым зрением я увидел, как верхушка волны на миг зависла и рухнула. Шестидесятифутовая палуба «Плаж де Ор» круто накренилась. Яхта рванулась вперед в веерах белой воды по обе стороны ее корпуса. Прибой.