Приложения (Властелин колец)
Шрифт:
А Мерри стоял у подножия зеленого кургана и плакал. Когда же песнь отзвучала, он горестно воскликнул:
— Конунг Теоден, о, конунг Теоден! О, как ненадолго ты заменил мне отца! Прощай!
Завершилось погребение,
И встал менестрель, и поднялся научитель преданий. Они назвали все имена мустангримских властителей в достодолжном порядке: Отрок Эорл, Брего, строитель дворца, Алдор, брат злосчастного Бальдора, Фреа и Фреавин, Голдвин, Деор и Грам, а також и Хельм, укрывшийся в Хельмовом ущелье, когда враги заполонили Ристанию; его курган был последним из девяти на западе. И воспоследовал песенный перечень конунгов, похороненных с восточной стороны: Фреалаф, племянник Хельма, Леофа, Вальда, Фолька и Фольквин, Фенгел, Тенгел и сын его Теоден. Когда же был назван последний, Эомер осушил чашу и повелел виночерпиям чаши наполнить, и поднялись все, возгласивши:
— Живи и здравствуй, Эомер, конунг Мустангрима!
Под конец встал сам Эомер, молвив:
— Пиршество наше — погребальное, мы провожаем в последний путь конунга Теодена, но да озарится оно радостной вестью, и больше всех был бы рад ей покойный конунг, ибо сестру мою Эовин он любил как родную дочь. Слушайте ж, гости, доселе здесь небывалые, пришельцы из дальних краев! Фарамир, наместник Гондора, Владетель италийский, просит руки Эовин, царевны Ристании, и она ничуть тому не противится. Итак, оглашаю их помолвку, все будьте свидетелями.
Фарамир и Эовин выступили вперед рука об руку, и зазвенели в честь их заздравные чаши.
— Ну что ж, — сказал Эомер, — теперь союз Ристании с Гондором скреплен заново, и я этому радуюсь больше всех.
— Не поскупился же ты, Эомер, — сказал Арагорн, — отдавая Гондору драгоценнейшее, что есть в твоем царстве!
А Эовин взглянула в глаза Арагорну и сказала:
— Пожелай мне счастья. Государь мой и мой исцелитель!
А он отвечал:
— Я желал тебе счастья с тех пор, как тебя увидел. Нынче же счастье твое — великая отрада моему сердцу.
Закончилась тризна, и собрались в путь гости конунга Эомера. Уезжали Арагорн со своими витязями, эльфы Лориэна и Раздола; Фарамир и Имраиль остались в Эдорасе; осталась и Арвен, распростившись с братьями. Как прошалась она с отцом, никто не видел: они ушли в горы и долго-долго беседовали, горько было их расставание на веки вечные.
Перед самым отъездом Эовин с Эомером пришли к Мерри, и на прощание было ему сказано:
— Счастливого тебе пути, Мериадок из Хоббитании, Кравчий Мустангрима! Поскорее наведайся к нам, мы будем тебе рады!
И сказал Эомер:
— Соблюдая обычаи древности, надо было бы за твои подвиги на поле у Мундбурга так нагрузить твою повозку, чтобы ее лошади с места не стронули, но ты ведь не хочешь ничего взять, кроме оружия и доспехов, которые и так твои. Что ж, будь по-твоему,
И Эовин протянула Мерри древний серебряный рог на зеленой перевязи, маленький, но изукрашенный искусной резьбой: вереница скачущих всадников вилась от мундштука к раструбу и загадочные руны были начертаны на серебре.
— Это наше семейное сокровище, — сказала Эовин. — Работа гномов, из того, что награбил Ската — был такой дракон. Когда же его убили, наши и гномы поссорились из-за добычи. Рог этот привез с севера Отрок Эорл. Он нагоняет страх на врагов и веселит сердца друзей, и друзьям всюду слышен его призыв.
Мерри принял подарок: как было отказаться? — и поцеловал руку Эовин. Все трое обнялись и расстались в надежде на встречу.
Словом, все были готовы: выпили прощальные чаши, выслушали добрые напутствия, да и сами не остались в долгу. Гости отправились к Хельмову ущелью и там отдыхали два дня. Леголас что обещал Гимли, то и исполнил — пошел с ним в Блистающие Пещеры; по возвращении эльф помалкивал, сказал только, что пусть говорит Гимли, у него слова найдутся.
— Уж в словесной-то битве никогда еще гном не побеждал эльфа, это первый раз, — добавил он. — Ну ладно, вот попадем в Фзнгорн, авось сравняемся!
Из Ущельного излога они выехали к Изенгарду и увидели, как поработали онты. Стены они все снесли, камни убрали, и был внутри Изенгарда пышный фруктовый сад, бежала сквозь него быстрая река, а посреди сияло озеро, и в нем отражалась башня Ортханка в своей нерушимой черно-каменной броне.
Путники немного посидели на месте прежних изенгардских ворог; там будто часовые стояли два высоких дерева, а за ними открывалась зеленая аллея к Ортханку. Они смотрели и дивились, как много можно сделать за недолгое время, и ни живой души рядом не было. Однако же скоро послышалось: «Кгум, кгум, кхум-кхум!» — и в аллее появился Древень, а рядом с ним Скоростень.
— Привет гостям Ортханкского Сада! — молвил он. — Мне сказали, что вы тут неподалеку объявились, но я работал в долине, много еще работы. Вы там, правда, как я слышал, на юге и на востоке тоже не дремали, хорошо поработали, очень даже хорошо.
И Древень похвалил их, обстоятельно перечислив все происшествия: он, оказывается, обо всем знал. Наконец он замолк и долго смотрел на Гэндальфа.
— Ну-ну, — сказал он, — говорил же я, что ты из магов маг. Славно ты потрудился — и под конец одолел Врага. Теперь-то кула едешь? И сюда с чем заглянул?
— Заглянул посмотреть, что ты поделываешь, друг мой, — сказал Гэндальф, — и еще затем, чтобы вас поблагодарить. Без вас бы нам не справиться.
— Кгум, ну что же, оно, пожалуй, верно, — подтвердил Древень, — онты, и то сказать, лицом в грязь не ударили. Насчет этого, кгум, древоубийцы, который торчал здесь в башне, — само собой. Тут ведь еще набежали, числа им не было, бурарум, эти, как их, подлоглазые-косорукие-кривоногие-жесткосердные-озверелые-непотребные-кровожадные, моримайте-синка-хонда, кгум, ну, вы народ торопливый, а их длинное имя выросло за долгие годы мучений, какие мы претерпели от этих, по-вашему, просто мерзостных орков; так вот, пришли они из-за Реки, и с севера, и отовсюду вокруг Лаурелиндоренана, туда-то они не могли, слава Вышним, пробраться.