Прими день грядущий
Шрифт:
В темной комнате нежно тикали часы. Свеча слабо освещала маленькую фигурку, задумчиво облокотившуюся на дверной косяк.
– Ложись спать, Дженни, милая, – позвал Рурк. Жена посмотрела на него с улыбкой, но тут же отвернулась, вглядываясь в зимнюю ночь.
– Я слишком взволнованна сегодня, чтобы спать. Не каждый день сын объявляет, что женится, тем более, на такой девушке. Об Айви Атвотер можно было только мечтать.
– Да. Она гораздо лучше, чем я мог предположить. У Айви на плечах хорошая голова, а не кружевца,
Женевьева рассеянно провела рукой по своим волосам, в которых уже появились седые пряди. Ее руки тоже покрылись морщинами и носили следы работы и неустанной заботы о близких, но по-прежнему были сильны.
– Надеюсь, семья Айви примет нас, Рурк. Я всегда считала Атвотеров такими важными: дом на горе, шикарные друзья из университета.
Рурк подошел и встал рядом с женой. Она прижалась к нему, согреваясь его теплом, ощущением любящих рук, обнимающих ее плечи.
– Милая Дженни, – прошептал Рурк хрипловатым от избытка чувств голосом. – Поверь мне, Атвотеры будут у твоих ног.
Женевьева улыбнулась. Рурк всегда умел сделать так, чтобы она чувствовала себя прекрасной и любимой. Ей были хорошо знакомы и привычны его прикосновения, однако не настолько, чтобы не волноваться, когда губы мужа ласкали ее шею. Вздохнув, она обратила взор к звездам, благодаря небеса за это чудо любви.
Неожиданно Женевьева отпрянула от Рурка и взволнованно показала через окно на темную фигуру всадника, приближающегося к ферме с северной стороны.
– Это Люк, – уверенно сказала она, узнав издалека шляпу и посадку в седле сына. – Он вернулся.
Женевьева и Рурк поспешили на крыльцо, радуясь приезду сына. Люк отсутствовал уже четыре месяца, даже не объяснив, куда направляется на этот раз. Присмотревшись, родители заметили рядом с ним еще одного всадника, судя по всему, женщину.
– Рурк, – озабоченно воскликнула Женевьева, запахивая полы халатика. – Кто это может быть? Я совсем не готова принимать гостей.
Люк подъехал к дому и спешился, затем помог спуститься на землю женщине и подвел ее к крыльцу. Рурк поднял зажженный фонарь, чтобы осветить лицо гостьи.
– Святая Божья матерь, – прошептал он. – Да это же Бекки!
Поставив фонарь, отец соскочил с крыльца и бросился навстречу дочери. За ним, безудержно рыдая, бежала Женевьева.
Люк стоял в стороне, наблюдая за этой сценой, и с трудом сдерживал слезы. Прижав Ребекку к себе, отец взволнованно гладил дочь по волосам, без конца повторяя ее имя. Женевьева, плача и благодаря звезды за возвращение их ребенка, обнимала их обоих.
Ребекка стояла неподвижно, не отвечая на радостные ласки родителей, но и не отвергая их. Прошло какое-то время, прежде чем Женевьева и Рурк заподозрили что-то неладное.
– Она уже не такая, какой была раньше, – поспешно сказал Люк. – Давайте войдем в дом.
Женевьева увела Ребекку, а Рурк, прежде чем пойти вслед за ними, остановился и положил руку на плечо сына:
– Как тебе удалось это сделать, Люк? Как ты нашел Бекки?
Люк отвел глаза. Он никогда бы не смог признаться отцу, какой дорогой ценой заплатил за возвращение Ребекки: поиски сблизили его с Марией, а успех разлучил с ней.
– Это не важно, Па. Бекки дома, и только это имеет значение.
– А Черный Медведь?
– Он мертв.
Рурк пристально посмотрел на сына, уловив в его глазах печаль, а в голосе – изможденные ноты. Он узнал этот взгляд человека, который убил себе подобного и теперь казнился этим. Но сейчас было не время исследовать тени, лежавшие на душе сына, поэтому Рурк не стал больше ни о чем спрашивать, а пошел впереди Люка в дом.
– Сара, перестань вертеться перед зеркалом, – попросила Женевьева, уводя за руку дочь. – Можно подумать, что это твоя помолвка, а не Хэнса.
– Похоже, так оно и есть, – поддразнил сестру Израэль, дергая ее за локон и с удивлением наблюдая, как он возвращается на место. – Она очень неравнодушна к Натаниэлю Кэддику.
– Это совсем не так, – обиделась Сара. – Просто я хочу хорошо выглядеть на празднике Хэнса.
– Ну, ты и так хороша, – успокоил ее Израэль, похлопав по руке. – Ты прекрасна, как весенний цветок. Кэддик будет дураком, если не заметит этого.
Улыбаясь про себя, Женевьева поднялась наверх. Судя по всему, двое младших детей были счастливы; их не мучили ни дикие порывы Хэнса, ни тихая напряженность Люка. Израэль недавно высказал желание стать пресвитерианским священником, а хорошенькая впечатлительная Сара не делала секрета из своих светских амбиций. Правда, Женевьева не одобряла их, но раз это было так важно для дочери, она относилась к ним снисходительно.
Сейчас Женевьеву больше всего беспокоила средняя дочь, которая вела себя, словно ребенок: хваталась за ее фартук, прося рассказать какую-нибудь историю или, пока мать работала, собирала на краю города дикие цветы.
Сейчас Ребекка находилась в комнате, которую делила с Сарой. Она жила там уже месяц, прячась от всего света.
Тяжело вздохнув, Женевьева осторожно постучала и вошла к дочери. Ребекка сидела в нише мансардного окна. Клонящееся к западу солнце окрашивало в желтый цвет страницы ее Библии. На ней было кисейное платье цвета лютиков, которое раньше носила Сара, а для Ребекки его слегка заузили и удлинили.
– Бекки? – окликнула Женевьева дочь. – Ты очень хорошо выглядишь.
Ребекка равнодушно пожала плечами:
– Правда?
Женевьева взяла с туалетного столика небольшое зеркало и протянула его Ребекке:
– Посмотри на себя, Бекки. Ты прелестна. Когда-то отец говорил, что твои волосы по цвету напоминают цветок дикого имбиря.
Девушка бесстрастно рассматривала свое отражение: чистые серые глаза, правильные черты лица, красиво очерченный рот с прямой линией губ, кожа, правда, помечена оспинами, но это не слишком заметно.