Примкнуть штыки!
Шрифт:
Удар. Орудие содрогалось, немного пятилось назад. Наводчику приходилось снова ловить цель. Удар.
– Есть попадание!
– Горит, товарищ капитан!
– Шрапнелью – заряжай! Огонь!
Они сделали ещё десять выстрелов. Подлетела, ошалело размахивая пробитым брезентом, полуторка, подцепила орудие и так же ошалело рванула по расклёванной снарядами и минами дороге обратно. Курсанты запрыгивали в кузов уже на ходу. Через минуту их позиция, кювет, где валялись стреляные гильзы, березняк, в котором трепетал последний осенний лист, потонули в разрывах.
Отъехали с километр. На мосту остановились. Двое курсантов сняли с кузова деревянный ящик – противотанковую мину.
– Могильный, слушай меня внимательно, – сказал комбат одному из курсантов. – Рванёте мост, когда мы отъедем метров на сто. И сразу – за нами. Мы остановимся чуть позже, вон там, за пригорком.
– Всё понял, товарищ капитан. Сделаем как надо.
– Ну, с Богом.
Машины выехали на пригорок. И тут же внизу раздался мощный взрыв. Эхо укатилось в глубину леса и гулко ударилось там оземь. Внизу, где только что был мост, вверх полетели куски брёвен, камни, земля.
– Снять орудие с передка! Разворачивай! Живо, ребята! Живо! Машины замаскировать! Найдите бревно и подоприте сошники, чтобы орудие не двигалось назад во время огня.
Базыленко снова вышел на пустынную, усыпанную палой листвой дорогу. Стройный, туго перетянутый ремнями, неуязвимый, он вскинул к глазам бинокль и томительно долго, как показалось курсантам расчёта, смотрел на запад. Там ещё догорали разбитые пикировщиками ЗИСы. Дым застилал просеку, расползался по лесу, ухудшал видимость. Из этой пелены вот-вот должны были появиться немцы. Курсанты, стоя на коленях и сидя на корточках за орудийным щитом, напряжённо смотрели то в глубину просеки, то на комбата, на его резко очерченный профиль с крупным носом и плотно сомкнутым ртом, то друг на друга.
– Скорее бы…
– Что-то не слыхать.
– Теперь пойдут с разведкой. Вот что хреново.
Комбат Базыленко снова поднёс к глазам бинокль, и некоторое время видны были только его бугристые от напряжения бледные скулы и подбородок, перехваченный узким ремешком каски. Ветер колыхал полы его шинели, гнал по дорожному покрытию сухие разноцветные листья, и странно было видеть эту обыденно шуршащую осеннюю листву под ногами одиноко стоящего на пустынной дороге человека. Потому что человек этот был воин. И все здесь были воины, за двое суток почти непрерывных боёв с одинаковым хладнокровием научившиеся и убивать, и умирать. Вот и теперь он стоял и караулил врага. Жадно поджидал его, чтобы поразить сразу же, как только тот появится. Его новая позиция была открытой, не защищённой ни окопом, ни бруствером. Но он имел главное преимущество, которым и готовился воспользоваться снова: дерзко, точно и неожиданно ударить первым, нанести своим коротким ударом как можно больший урон и уйти, пока неприятель не пришёл в себя и не открыл ответный прицельный огонь.
Воронцов и Гаврилов залегли метрах в ста правее орудия. Приготовили автоматы. Рядом Иван Макуха и его второй номер торопливо отрывали окоп.
В тылу тяжело, с раскатом, ухнуло.
А впереди появились танки. Они шли колонной. Взрёвывали моторами, обходили воронки. Видимо, опасались мин. Затаившегося орудия пока не заметили. Да и не было ещё такого, чтобы отступающие устраивали им засаду на каждом километре. Обычно всё происходило так: концентрированным ударом после массированного налёта авиации они прорывали противотанковую оборону русских, расположенную, как правило, линейно, и дальше продвигались свободно, даже не ожидая подхода пехоты, покуда хватало в баках горючего.
Здесь, за Юхновом, они не обнаружили линейной обороны. Три капитана и два старших лейтенанта РККА организовали подвижную оборону, располагая орудийные расчёты вдоль дороги уступами, при этом тщательно маскируя их и обеспечивая пути отхода.
Комбат Базыленко стоял у орудийного щита. Первый выстрел должен определить характер боя. В скоротечном бою пристрелочных быть не должно. Каждый выстрел – в цель. Иначе целью станешь сам. В голове колонны двигалсяT-IVс приземистой башней и коротким стволом.
– Так, ребята, надо его развернуть. Осколочным – заряжай! – отдал он неожиданную команду.
Снаряд заменили.
– По первому основному… Угломер двадцать-десять… Огонь!
Выстрел! Орудие подпрыгнуло. Передний танк повернул вправо, резко развернулся и так же резко остановился, перегородив шоссе. С брони посыпались солдаты. Базыленко наблюдал за результатом выстрела в бинокль: взрывом фугасного снаряда сорвало гусеницу. Теперь осталось добить его точным выстрелом в бок. Стоит как манекен, промахнуться просто невозможно. Но башня его начала вдруг вращаться, разворачивая в их строну короткий хобот орудия.
– Бронебойный! Живо!
Дымящаяся гильза выскользнула из казённика, и курсант натренированным точным движением дослал туда новый снаряд. Замок мягко захлопнулся. Замковый отскочил в сторону. Выстрел! И:
– Есть!
– Товарищ капитан, мы его уделали!
– Горит, герман проклятый!
Горел уже второй танк. Третий, освободившись от десанта, перебрался через придорожный кювет и на большой скорости шёл прямо на артиллерийскую позицию. Базыленко на этот раз сам стал к панораме. Выстрел! И танк загорелся. Тем временем Т-IVобнаружил признаки жизни. Несмотря на то, что из откинутого люка его вытягивало бурый дым, который с каждым мгновением становился всё гуще, он начал разворачивать башню и наводить орудие.
– Сейчас накроет! – закричал замковый, с ужасом выглядывая из-за орудийного щита.
– Бронебойный! – ровным голосом командовал комбат. – Огонь!
Болванка ушла в глубину дорожной просеки, в смрадный дым, в железный лязг и вопли войны, в хрупкое золото осени. Молнией вспыхнул и тут же погас её стремительный, мгновенный след. И T-IV, одной гусеницей провалившийся в кювет, а другую размотавший по обочине шоссе, вздрогнул и сразу осел, будто попавший на рогатину зверь. Он так и не успел сделать доворот башни и выстрелить. Танк сразу окутало дымом, и в люк выбросилось высокое ветвистое пламя.
Заработали пулемёты. Немцы, атаковавшие густой беспорядочной цепью, оставшись без поддержки танков, залегли. Но вскоре залёгшие начали волнами перекатываться вперёд. Над головами курсантов засвистели пули.
– Осколочный! Огонь!
Чёрные кусты взрывов начали вспарывать землю в окрестном березняке, откуда по-прежнему пыталась атаковать пехота. В какое-то мгновение цепи были прижаты к земле артиллерийским и пулемётным огнём. Но вскоре снова появились на дороге и в березняке, теперь уже так близко, что курсанты хорошо видели их лица, распахнутые шинели и прыгающие в руках автоматы.