Примкнуть штыки!
Шрифт:
Макуха выглянул из окопа и тут же отвернулся. Вытащил из кармана ветошку, открыл затвор и начал тщательно протирать его. И сказал:
– А ты что хотел, сержант? Перевязывать и вытаскивать их в тыл?
Воронцов молчал. Его поразил не столько Гаврилов, сколько Макуха. Гаврилов в поле мог и не выстрелить. Но Макуха подвёл под его выстрелы не просто черту оправдания, а вывел из них один из самых жестоких и непреложных законов войны.
– Ты не интересовался, как они с пленными поступают? Поинтересуйся у пехотинцев, у тех, которых старшина вывел. – Макуха защёлкнул затвор. – Когда формируют колонну
Вскоре Гаврилов вернулся, навьюченный двумя ранцами. На шее висела гранатная сумка, из которой торчали длинные деревянные ручки противопехотных гранат. На плече висели три карабина с плоскими штыками.
– Во! Видали? Куча добра! Полвзвода можно вооружить.
– Пора уходить, – сказал Макуха и, не глядя на Гаврилова, будто сейчас он ему был не указ, толкнул в бок Воронцова. – Давай, сержант, бери с той стороны. Уходим. Артиллеристы замолчали. Вы что, не поняли? Они снимаются.
– Как «снимаются»?
– А так…
Они переглянулись и подумали о том, что не выходило у них из головы всё это время после стычки у первого взорванного моста, но о чём пока никто не проронил ни слова. Полчаса назад, когда машина остановилась в лощине и комбат Базыленко приказал снимать орудие с передка и разворачивать для стрельбы прямой наводкой, один из пехотинцев, то ли опьянев от самогонки, то ли одурев от боли (пуля попала ему в плечо и сидела там), спрыгнул с кузова вместе со всеми, попросил дать ему вместо винтовки трофейный автомат, из автомата ему, плохо владевшему левой рукой, удобнее стрелять, подошёл к артиллеристам и сказал:
– Эх, товарищ капитан, а лихо ж мы Донцова бросили! Здорово, твою лихо-мать, воюем!
Комбат вздрогнул. Он и сам думал об участи пулемётчика, оставшегося на переезде. Что они могла для него сделать? Чем выручить? Остановить машину, развернуть орудие и погибнуть там всем охранением? Комбат выдержал жестокий взгляд пехотинца молча. Ему незачем было отводить глаз. Он свой долг выполнял сполна. Пехотинец выговорился и ушёл к своим. А он шагнул на дорогу. На свой НП, с которого начинал каждый свой бой.
«Не бывает войны без смертей», – думал комбат Базыленко. Он пытался успокоить себя тем, что сейчас обязан делать только одно – точно стрелять по немцам, которые пытаются преследовать их. Точно стрелять, чтобы нанести им как можно больший урон. Точно стрелять. Но холодный, как штык пехотной винтовки, взгляд раненогобойца упирался ему в спину, и он чувствовал его. Он, командир батареи, а теперь, на этой проклятой дороге, командир расчёта дивизионной пушки ЗИС-3, отвечает перед этим солдатом не только за свой бой, а за всю войну.
Вот что случилось перед боем.
Воронцов подсунул под горячий кожух полы шинели, чтобы не обжечь руки, и подхватил пулемёт. А от дороги уже бежал курсант Фетисов из артиллерийского расчёта. Ещё издали он закричал:
– Ребята, скорей! Срочно снимаемся и уходим!
Артиллеристы уже ставили на передок сведённые станины орудия. На спинах тёмные пятна пота. На лицах копоть и оскал ожесточённости и усталости. Позиция сразу опустела. Одни гильзы лежали беспорядочным ворохом. Некоторые из них ещё дымились, как брошенные
– Грузите пулемёт! – распорядился Базыленко. – Сомов! Чмырин! Помогите им!
Артиллеристы, уже управившиеся со своей работой, тут же кинулись навстречу Воронцову и Макухе.
– Уходим по просёлку! Скорее, ребята! Скорее!
Комбат Базыленко запихнул в кузов последнего курсанта, ещё раз оглянулся на дорогу позади, перепаханную их снарядами и усеянную трупами немцев, на свою позицию, усеянную стреляными гильзами, и побежал к распахнутой дверце кабины, откуда уже несколько раз ожесточённо махал рукой шофёр, что-то крича ему.
Они останавливались ещё трижды. И трижды стреляли по немецкой колонне. По танкам и машинам. По рассеявшейся в березняках пехоте, стремившейся обойти их, отрезать путь отхода, расстрелять в спину или захватить живыми. И снова в дело вступали пулемёты Макухи и пехотинцев. И снова им удавалось отбиться и уйти. После каждой очередной стычки всё реже, скупее стреляло орудие, всё меньше в передке оставалось снарядов и всё больше в кузове полуторки накапливалось раненых.
К мосту через Изверь они выбрались уже далеко за полночь, едва не попав при этом под обстрел своего боевого охранения, которое двумя усиленными группами закрепилось на смежных высотках по обеим сторонам шоссе в полукилометре от реки и первой побережной траншеи. Пароля они не знали, и знать не могли. Хорошо, Макуха, знавший месторасположение окопов секретов, издали, когда те уже произвели первый предупредительный выстрел, выкрикнул свою фамилию. К тому времени в передке лежал один-единственный снаряд, а подсумках курсантов и пехотинцев оставалось по два-три патрона. Из двадцати четырёх человек, бывших при орудии, восемнадцать были ранены. Некоторые – по нескольку раз.
Комбат Базыленко доложил Старчаку о прибытии, о потерях и результатах боя. После некоторой паузы в ответ он услышал следующее:
– Ты нас, капитан, прости. Прости, Владимир Иванович. Скажу честно: мы вас уже похоронили. Прости. Потому и мосты рвали. Ты дал нам возможность выйти без потерь. – И капитан обнял капитана.
– Мы это поняли. И потому пошли параллельным просёлком. На шоссе выходили только для того, чтобы принять бой, когда колонна приближалась.
– Прости.
– Ладно, Иван Георгиевич, как-нибудь сочтёмся. После войны. У меня много раненых. Надо позаботиться.
– Я уже распорядился. Сейчас перевяжут и срочно отправят в тыл.
– А что, у нас ещё есть тыл? – вскинул усталые глаза комбат Базыленко.
– Есть, Владимир Иванович.
– Это хорошо.
Они, два боевых офицера, пройдут всю войну. Не раз будут ранены. Не раз окажутся на волосок от смерти. Но смерть пройдёт мимо них, унеся многих товарищей. У них ещё будут впереди яркие эпизоды удачных боёв, за которые они получат свои высокие ордена и новые звания. Но всю войну, до победных залпов сорок пятого, они будут помнить эту дорогу от Извери до Угры и от Угры до Извери. И потом, уже через несколько десятков лет после войны, снова встретятся здесь, и обнимутся крепко. Два бывших капитана РККА. Артиллерист и десантник. Два офицера. О таких в нашей армии принято было говорить: «офицер во славу русского оружия».