Принц для неудачницы
Шрифт:
«Не успели мы отъехать от дома, он так переменился, – размышляла она. – О любви больше – ни гугу. Снова перешел на «вы». И вообще все больше молчит».
Ксения не могла понять этого молчания. Оно казалось странным. Даже подозрительным.
– Иван, – сказала Ксения, чтобы нарушить напряженное молчание. – А почему вы назвали свою книгу «Ты не отражался в зеркалах»?
– Я слегка переделал слова Валькиной песни из альбома «Неотражение». Песня так и начиналась: «Я не отражаюсь в зеркалах»…
Рахманов слегка улыбнулся,
– Да, но говорят, – продолжала Ксения, – что в зеркалах не отражаются… вампиры… вурдалаки. И прочая потусторонняя нечисть.
Рахманов хмыкнул:
– Говорят.
– Так что ж тогда? – допытывалась Ксения. – А?
– Я вообще-то написал об этом, – не сразу отозвался он.
– Вы написали, – торопливо припомнила Ксения, – что Валентина часто обвиняли в наркомании. И еще в пьянстве.
– Да. Но он не был подвержен ни тому ни другому.
– Я это прекрасно помню, – согласилась она. – Но он что… правда не отражался в зеркалах?
Рахманов странно глянул на Ксению:
– Правда. Никогда не отражался.
– То есть как? – спросила она, чувствуя странное неприятное удивление. Они проскочили какой-то населенный пункт, и теперь по обеим сторонам шоссе тянулся черный лес. – А почему? – решилась все-таки поинтересоваться на всякий случай.
Рахманов молчал.
– Почему же он в зеркалах-то не отражался? – настаивала Ксения. – С чем это связано, а?
– С чем связано-то? – эхом повторил Рахманов.
– Вот именно! С чем? Мне всегда казалось… я думала… что это народные поверья. Басни! Про вампиров.
Рахманов вздохнул, покачал головой.
– Ну что вы, Ксения?! Просто бедного Вальку критики обвиняли и до сих пор обвиняют во всех смертных грехах. Поэтому я и решился написать о нем книгу.
– А про зеркала?
– И про зеркала тоже. Они неутомимо приводят его собственные слова «Я не отражаюсь в зеркалах». И на этом основании заключают, что он вампир.
– Иван, а на самом деле?
– А на самом деле я привел эту песню в эпиграфе ко всей книге.
– Как-то не обратила внимания на эпиграф, – созналась Ксения.
– Эти, с позволения сказать, критики даже не удосуживаются прослушать песню до конца. А слова там такие:
Я не отражаюсь в зеркалах дорогих ресторанов,Потому что меня там нет.Я не отражаюсь в стеклах дорогих лимузинов,Потому что я не езжу там, где ездят они…И так далее. И скажите на милость, при чем здесь какой-то вампиризм?
Ксения рассмеялась. Рахманов замолчал и вновь хмуро уставился на дорогу.
Ксения успокоилась, но на душе остался нехороший осадок.
Она покрепче завернулась в плед и почувствовала, что начинает засыпать. Но все-таки странно, как Рахманов резко переменился, подумала она сквозь дремоту. И что он за человек, неизвестно.
Когда Ксения открыла глаза, было уже светло. Из низкого неба крапал мелкий дождь.
– Далеко еще до Питера? – зевнула она.
– Питер давно проехали, – буркнул Рахманов.
В это время машина остановилась перед глухим забором. Кругом шумел вековой хвойный лес.
Проснувшись утром, она каждый раз с трудом вспоминала, где находится. Как она оказалась в этой огромной комнате, где все напитано запахами хвои и сухих трав, а за стеной тяжело и монотонно ухает море?!
Словно не доверяя себе, она выбегала на лоджию и, к своему удивлению, видела мощные сосновые кроны, темную полоску пляжа и серые, беспокойные воды Финского залива. Штормы и сильные ветры – примета марта на Карельском перешейке.
Завороженная первозданным пейзажем, она подолгу стояла на лоджии и, лишь окончательно замерзнув, возвращалась в спальню, вставала под теплый душ, стряхивала последние остатки сна.
Душевая кабина была устроена в дальнем углу спальни. Рядом с ней – велотренажер.
Прежний хозяин дома был минималистом на особый лад. Вел здоровый образ жизни, ценил большие пространства, свежий воздух, будто принципиально не делал лишних перегородок и терпеть не мог мишуры.
«Хоть бы зеркальце маленькое повесил где-нибудь, – вздыхала Ксения, выходя из душа. – Чтобы сделать маску, наложить крем…»
Приходилось спускаться в цоколь, в громадную синюю ванную. И здесь, подойдя к зеркалу, она забывала про маски и лосьоны и подолгу смотрела на собственное лицо.
– Что он мог увидеть во мне? – произносила она наконец. – Ведь ничего нет особенного…
Правда, жизнь на природе вернула ей яркий румянец, но глаза оставались по-прежнему грустными, а у губ застыла, не желая разглаживаться, жесткая складка – память о ее последних московских месяцах.
Да и смешно было рассчитывать, подойдя к зеркалу в один прекрасный день, увидеть в нем ту хорошенькую, смешливую девочку, в которую некогда с первого взгляда влюбился Володя.
«Утомленная женщина между сорока и тридцатью, но ближе к сорока. И ничего более. В общем, все ясно…»
Она медленно и прилежно накладывала на лицо крем, ни капли не веря в его чудотворное действие. Впереди ее ждал целый длинный, ничем не занятый день – ей предстояло только думать и вспоминать. Грызла тоска по детям, хотя она точно знала, что мама и тетя Кира справляются с внуками уж никак не хуже, чем она.
После кофе Ксения обычно шла на улицу. Дом был окружен солидной, как и все здесь, территорией. Она прогуливалась по мощеным дорожкам между сосен и берез, смотрела на пожухшую прошлогоднюю траву, прошлогодние листья, островки нестаявшего снега и не видела их. Все думала: почему, для чего, зачем…