Принц Галлии
Шрифт:
— Сотрясение мозга, — повторил Филипп. — Понятно… И как долго я был без сознания?
— Три дня.
— Ага… — Филипп попытался вспомнить, как его угораздило получить сотрясение мозга, но безуспешно: прошлое плотно окутывал густой туман забытья. — Я не помню, как это произошло, падре. Наверно, я здорово нахлестался и спьяну натворил делов. Больше я не буду так напиваться.
Преподобный отец встревожено воззрился на него:
— Что ты говоришь?! Ведь ты был трезв.
— Я? Трезв? — Филипп в недоумении захлопал своими светлыми ресницами. — Вы ошибаетесь,
— Это было накануне. А ударился ты на следующий день утром.
— Как это утром? Разве я утром… Нет, не понимаю. Я ничего не понимаю!
— Так ты не помнишь об этом? — спросил падре, внимательно глядя ему в глаза.
— Об этом? О чем? — Филипп вновь напряг свою память, и вскоре у него с новой силой разболелась голова. — Я ничего не помню о следующем дне, падре. Последнее, что я могу вспомнить, это как я пил на вечеринке… А что стряслось? Что?
Дон Антонио покачал головой:
— Лучше тебе самому вспомнить… А если не вспомнишь, тем лучше для тебя.
— Вот как! — Филипп вконец растерялся. — Я вас не понимаю. Расскажите мне все.
Падре вздохнул:
— Нет, Филипп, не сейчас. Разумеется, рано или поздно ты обо всем узнаешь — но лучше позже, чем раньше… Ладно, оставим это. — Преподобный отец помолчал, прикидывая в уме, как перевести разговор на другую тему, потом просто сказал: — Вчера приехал граф д’Альбре с сестрой.
Филипп слабо улыбнулся:
— Это хорошо. Я по ним так соскучился… Я хочу видеть их. Обоих.
Падре медленно поднялся.
— Сейчас я велю разыскать их и сообщить, что ты уже очнулся.
С этими словами он направился к выходу, но у самой двери Филипп задержал его:
— А Эрнан? Он вернулся из Беарна?
— Да. Вместе с графом д'Альбре, — ответил падре, на лицо его набежала тень.
— Тогда пошлите, пожалуйста, вестового в Кастель-Фьеро…
— В этом нет необходимости, — мягко перебил его дон Антонио. — Господин де Шатофьер здесь.
— Где? — оживился Филипп.
— Полчаса назад я видел его в твоей библиотеке.
— Так позовите его. Немедленно.
— Ладно, — снова вздохнул преподобный отец. — Позову. И пока вы будете разговаривать, пойду распоряжусь насчет обеда.
Спустя минуту, а может, и меньше, в спальню вошел Эрнан — высокий крепкий парен с черными, как смоль, волосами и серыми со стальным блеском глазами. В каждом его движении сквозила недюжинная сила, и потому он казался на несколько лет старше, чем был на самом деле.
— Привет, дружище, — натянуто усмехнулся Филипп. — Пока тебя не было, я в такой переплет попал…
Шатофьер как-то отрешенно поглядел на него и молча кивнул. Лицо его было бледное, с болезненным сероватым оттенком, а под глазами явственно проступали круги.
— Ты плохо себя чувствуешь? — участливо спросил Филипп.
— Да… В общем, неважно, — ответил Эрнан, голос его звучал глухо и прерывисто, как стон. После короткой паузы он добавил: — Дон Антонио предупредил, что ты ничего не помнишь.
— Что случилось, Эрнан? — вконец растерялся Филипп. — Хоть ты мне объясни!
— Она… — Из груди Шатофьера вырвался всхлип. — Она была мне как сестра… Больше, чем сестра, ты знаешь…
В этот момент память полностью вернулась к Филиппу. Он пронзительно вскрикнул и зарылся лицом в подушку. Ему казалось, что его голова вот-вот расколется от нахлынувших воспоминаний. Туман забытья, окутывавший события того рокового утра, в одночасье развеялся, и Филипп с предельной ясностью вспомнил все…
Ее звали Эжения. Она была дочерью кормилицы Эрнана и его сверстницей — как тогда говорили, она была его молочной сестрой. Мать Шатофьера умерла вскоре после родов, отец — немногим позже; их он, естественно, не помнил и мамой называл свою кормилицу, а ее дочь была для него родной сестрой. Они росли и воспитывались вместе, были очень привязаны другу к другу, а когда стали подростками, их привязанность переросла в любовь. Никто не знал об истинных намерениях Эрнана в отношении его молочной сестры; но кое-кто, в том числе и Филипп, предполагал, что он собирается жениться на ней. Лично Филипп этого не одобрял, однако не стал бы и пытаться отговорить друга, окажись это правдой. Эрнан был на редкость упрямым парнем, и если принимал какое-нибудь решение, то стоял на своем до конца. Кроме того, Филипп хорошо знал Эжению и считал ее замечательной девушкой. Единственный ее недостаток заключался в том, что она была дочерью служанки…
— Как это произошло? — спросил Филипп, не поворачивая головы.
Эрнан подошел к кровати и сел.
— В тот вечер она поехала к своим деревенским родственникам, — тихо, почти шепотом произнес он. — И не взяла сопровождения… Сколько раз я говорил ей, сколько раз… но она не слушалась меня!.. — Шатофьер сглотнул. — А позже в Кастель-Фьеро прибежала ее лошадь. Мои люди сразу же бросились на поиски и лишь к утру нашли ее… мертвую… Будь оно проклято!..
В комнате надолго воцарилось молчание. За окном весело щебетали птицы, день был ясный, солнечный, но на душе у Филиппа скребли кошки. Ему было горько и тоскливо. Так горько и тоскливо ему не было еще никогда — даже тогда, когда умерла его матушка, Амелия Аквитанская.
Он первый заговорил:
— Где сейчас Гийом?
— Под арестом. Так распорядился мажодорм. Но я уверен, что когда вернется твой отец, его освободят. Ведь нет такого закона, который запрещал бы дворянину глумиться над плебеями. Любой суд оправдает этого мерзавца… Где же справедливость, скажи мне?! — Эрнан снова всхлипнул, и по щекам его покатились слезы.
Преодолевая слабость, Филипп поднялся и сжал в своих руках большую и сильную руку Шатофьера.
— Есть суд нашей совести, друг. Суд высшей справедливости. — В его небесно-голубых глазах сверкнули молнии. — Гийом преступник и должен понести наказание. Он должен умереть — и он умрет! Таков мой приговор… Наш приговор!