Принц Галлии
Шрифт:
— Да уж, нечего сказать, чуточку вздремнул…
Глава XXXII
Жуткий сон Шатофьера
Вообще, Эрнан не имел обыкновения храпеть во сне. За годы, проведенные в крестовом походе, он приучился спать тихо и чутко, а громогласный храп в процессе засыпания был лишь своего рода вступлением fortissimo con brio, [5] быстро переходящим в pianissimo [6] его обычного сна. Симон еще не успел покинуть пределы ристалища, как Эрнан перевернулся на бок и утих.
5
fortissimo con brio —
6
pianissimo — очень тихо (итал., муз.).
И виделся Шатофьеру самый популярный из его снов, к которому он привык настолько, что даже во сне отдавал себе отчет в том, что это всего лишь сон.
…Тихая и душная палестинская ночь, лагерь крестоносцев, на посту — уснувшие стражники, да и он сам, монсеньор де Шатофьер, гроссмейстер ордена Храма Сионского, безмятежно дремлет в роскошном шатре на вершине холма. За перегородкой слышится ровное сопение его оруженосцев, звучащее как аккомпанемент к подозрительному шепоту, доносящемуся снаружи. Эрнан знает, что это за шепот: в который уже раз коварные сарацины пробираются в лагерь, чтобы убить гроссмейстера и тем самым обезглавить могущественное христианское войско. Однако их надеждам сбыться не дано: всякий раз Эрнан вовремя просыпается, собственноручно расправляется с сарацинами, а потом задает взбучку часовым, которые проворонили вылазку врага. Под конец все войско радуется благополучному исходу этого инцидента, а менестрели ордена спешно слагают героическую балладу, прославляющую отвагу и бдительность вождя тамплиеров…
К большому огорчению Эрнана, на сей раз ему не удалось вновь пережить все перипетии ночного происшествия, и вместо того, чтобы проснуться во сне, он проснулся на самом деле и удивленно огляделся по сторонам.
«Ну и дела! — промелькнуло в его голове. — Кажись, я в Филипповом шатре на ристалище… Да, так оно и есть… Это же Наварра, чтоб мне пусто было!.. Но откуда здесь сарацины?»
С пробуждением Эрнана шепот не пропал, а напротив, стал громче. Теперь уже это был не шепот, но спокойный разговор двух человек на арабском языке.
«Нет, это не сарацины, — наконец сообразил Эрнан, обнаружив, что смысл произносимых слов ускользает от его понимания. — Мавры?… Нет, не мавры… Христиане, провалиться мне на этом месте!.. Как безбожно они коверкают арабский…»
Он весь обратился в слух, и первая же понятая им реплика буквально сразила его наповал:
— Она должна умереть, хочешь ты того или нет. Я уже вынес ей смертный приговор.
Эрнан осторожно протянул руку к лежавшему рядом мечу.
«Вот поди ж ты! Оказывается, я присутствую на тайном судилище, где вместо латыни используют арабский язык… Да-а, очень некстати для этих самозванных судей я здесь вздремнул… А как же Байярд? Они что, слепые?… Впрочем, нет. Похоже, он опять сорвался с привязи…»
Тут отозвался второй (Эрнан понял, что это был второй, лишь из контекста разговора — чужой язык и плотные стенки шатра делали голоса собеседников неразличимыми):
— Боюсь, мне придется смириться с этим.
— Тем более, — заметил первый, — что она поступила с тобой по-свински.
— Да, ты прав…
Затем возникла долгая пауза.
«Интересно, — подумал Эрнан. — Кто она? С кем она поступил по-свински? А что, если мне выйти и спросить
И в самом деле, по соседству слышалась басконская болтовня. Эрнан определил, что разговаривали трое, судя по лексикону — слуги, несколько раз кряду они упомянули о какой-то «тряпке».
Наконец двое возле шатра Филиппа возобновили свою беседу:
— Ну как, решился?
— Я уже сказал: мне придется смириться.
— То есть, ты согласен пассивно поддерживать меня? Это меня не устраивает. Теперь мы одной веревкой связаны, так что будь любезен разделить со мной ответственность. И не увиливай — без твоей помощи мне придется туго.
— А я не увиливаю. Просто хочу получить гарантии, что мы равноправные союзники. Я не собираюсь таскать для тебя каштаны из огня.
— О нет, будь в этом уверен. Конечно, мы союзники. А она стоит у нас на пути, само ее существование — смертельная угроза для нас… по крайней мере, для меня. Либо она, либо я — другой альтернативы нет. Ну, а ты… В конце концов, она отступилась от тебя — так что же ты колеблешься? Вот я бы на твоем месте…
— Это точно. Тебе чужды сантименты.
«Так, так, так, — отозвалась та часть сознания Эрнана, которая занималась анализом услышанного. — Она отступилась от второго. Очень важная информация! А для первого она представляет смертельную угрозу… или для его планов — порой честолюбцы отождествляют поражение со смертью, по себе знаю… Неужели?…»
Последовавшие за тем слова первого подтвердили его догадку:
— Когда речь идет о власти, сантименты излишни и даже вредны. Ради короны я готов пожертвовать всеми без исключения родственниками… Гм, присутствующие не в счет.
— Ай, брось! В твоих глазах моя жизнь не стоит и гроша. Просто сейчас я полезен тебе и не стою на твоем пути.
— Зато эта сучка… прости, кузина — вот она стоит.
— Кузина… — не сдержавшись, прошептал Эрнан. — Все-таки кузина. Понятно…
Первый употребил именно это слово, а не какой-нибудь его арабский эквивалент. Догадка Шатофьера переросла в убеждение. Теперь он знал обоих злоумышленников, хотя одного из них впервые увидел лишь вчера, а с другим вообще никогда не встречался.
После длительного молчания разговор продолжился, перейдя в более практическое русло:
— Так что выберем — яд или кинжал?
— Только не яд.
— Почему?
— Слишком опасно и не наверняка.
— Разве? По мне, это самый верный способ.
— А я так не думаю. Смерть от отравления вызовет серьезные подозрения. Начнется расследование — а для нас это нежелательно.
— Согласен. Но я не вижу другого выхода. Ведь кинжал, веревка и тому подобное еще хуже.
— Ну, не скажи. Кинжал, к примеру, тем хорош, что убийство легко свалить на другого. У меня есть одна идея, но это будет очень дорого стоить. Впрочем, б'oльшую часть денег мы затем вернем, но потери неизбежны.
— Деньги меня не волнуют. Так что у тебя на уме?
— Устроим это через три недели. Маргарита планирует поездку в свой замок…
— Аж через три недели?!
— Не беспокойся, все нормально. Это самый подходящий срок.
— Ладно, что дальше.
— Об этом позже. Я еще не просчитал все детали.
— А кого подставить, уже решил?
— Позже, я сказал.
По-видимому, он привлек внимание собеседника к выполнившим свою работу слугам, так как последовал ответ:
— Ах да, ты прав. Здесь нам не стоит задерживаться.