Принц и нищая
Шрифт:
Другой уже застегнул наручники на руках Лены.
— Это самоуправство! Что творится? — еще пытался возмущаться Водолазов.
Человек в гражданской одежде вежливо сообщил:
— Ничего необычного. Я следователь Воронков Александр Иванович. Вы и ваша соучастница задержаны в связи с подозрением к причастности к убийству Николая Андреевича Коробанова, Ольги Игоревны Коробановой, Анжелики Михайловны Мясниковой, а также в покушении на убийство Игоря Николаевича Коробанова.
— Вы с ума сошли? У вас нет доказательств! — крикнул Водолазов.
—
Игорь вынул из кармана диктофон.
— Это тоже будет доказательством.
Глава 68
Под Восьмое марта Матвейчук окончательно сбрендил.
Главбушка проболталась ему о заключенном Михайловым договоре на поставку мазута, и он по пьянке зачем-то отправил в Ростов от имени фирмы еще один состав мазута.
Нефтеперерабатывающий завод выставил счет Михайлову, и тот, обалдевший от неожиданного сюрприза, схватился за голову.
Отказаться от оплаты состава значило навсегда быть вычеркнутым из списка клиентов завода. К тому же в случае возникновения спора невольно подставлялся и выручивший Михайлова его приятель Гена.
Этого допустить было нельзя. Михайлов даже не хотел, чтобы Гена узнал о возникшей проблеме. Поэтому он перечислил на счет нефтеперерабатывающего завода все имеющиеся деньги и рванул на своей машине в Ростов выручать деньги.
К счастью, переговорив с заказчиком, он быстро и благополучно разрешил проблему. Деньги были перечислены при нем же. Правда, заказчик все же выговорил, что нельзя делать дела таким образом.
Спорить было не о чем, и Михайлов покорно согласился.
Заказчик, получив партию мазута дешевле, чем обычно, также не стал слишком упрекать его.
Перед возвращением домой, счастливый благополучным исходом дела, Михайлов решил заехать к Гене.
В южном Ростове уже наступила весна. Пригревало солнце. Из почерневших останков сугробов на изумрудную траву сочились кристально чистые капли. Воробьи из-за чего-то шумно дрались на теплом асфальте.
Михайлов с приятелем, наслаждаясь теплой весенней погодой, стояли около машины и неторопливо решали, в какой магазин ехать за выпивкой и закуской — встречу следовало отметить. А пока они потягивали пиво.
Разговаривая с Геной, Михайлов рассеянно наблюдал, как недалеко от них рылась в мусорных баках женщина. Рядом с ней стояли потрепанные пакеты, из которых виднелись пустые бутылки.
Гена кивнул и тихо промолвил:
— Профессор. Заведовала кафедрой химии в нашем университете, в прошлом году кафедру сократили, и она осталась без работы. А мужа сократили еще раньше.
Гена вздохнул.
— Видно, у них дела совсем плохие.
Михайлов равнодушно махнул рукой.
— У всех проблемы. Всех не пережалеешь. — И предложил: — Поехали лучше в ресторан.
— Поехали, — сказал Гена и сел в машину.
Михайлов сел за руль своего «мерина», вставил ключ зажигания, как вдруг почувствовал странный звук — как будто кто-то царапал
Он взглянул в окно. За окном стояла та самая женщина.
Михайлов опустил стекло и, глядя на аккуратно заштопанное пальто, раздраженно спросил:
— Ну что еще?
Женщина робко спросила:
— Может, бутылочки вам не нужны?
Ее голос показался Михайлову до боли странно знакомым. В его голове всколыхнулись какие-то смутные воспоминания. Он поднял глаза и взглянул ей в лицо.
Ее скулы были обтянуты болезненно-бледной кожей, щеки впали. Ее губы мелко дрожали, а глаза глядели куда-то вниз.
Гена махом допил пиво и протянул бутылку в окно. Женщина обрадованно подняла глаза.
— О! — Михайлов ни за чтобы ее не узнал, если бы не этот взгляд. Худоба изменила ее лицо, но глаза — серые, огромные серые глаза, излучающие добро, остались прежними.
В изумлении он выдохнул:
— Светка?! — и застыл.
К Светке на самую заднюю парту Михайлова подсадили после того, как его в девятом классе едва не исключили из школы.
Успехами в познании школьных знаний он не блистал, и парень он был тогда очень тихий и застенчивый, поэтому сидел вместе со своим приятелем Женькой, известным заводилой школьных проказ.
Парта, за которой они сидели, не была последней: так, стояла где-то в середине, но было у них огромное преимущество — рядом было окно, выходившее на оживленную улицу.
Зимой в окно смотреть особого смысла не было, оно было почти всегда затянуто морозными узорами. Поэтому зимой они изнывали от тоски — училки что-то говорили свое, о каких-то теоремах, о делах давно минувших лет, а у них скулы разрывало от зевоты.
И они пытались развлекаться, как могли, насколько у них хватало фантазии и энергии.
Первый тревожный звонок для Михайлова прозвенел очень скоро.
К этому времени он уже начал замечать, что страдают люди, как правило, за чужие грехи.
Так произошло и тот раз.
Мальчишки на уроке труда нашли какие-то стеклянные трубочки и затеяли перестрелку жеваной бумагой.
Михайлова это дело почему-то не очень заинтересовало. Но он обратил внимание на то, какие неимоверные труды тратятся на подготовку очередного выстрела: прежде чем подготовить орудие к выстрелу, стрелок вынужден был оторвать зубами большой кусок тетрадного листа и мучительно долго жевать бумажку, пока она не превратится в маленький снаряд подходящей плотности и размера.
Твердый «троечник» по жизни вынужден проявлять чудеса изобретательности, чтобы не тратить усилий на учебу и в то же время не скатиться в «двоечную» пропасть. Условия бесконечной борьбы за выживание вырабатывает на редкость изощренный ум. Поэтому, несмотря на забитый вид Михайлова, смекалки и фантазии у него было с избытком, — даже толком не пошевелив мозгами, он тут же с пол-оборота дал стрелкам верный совет — в соседнем магазине продавалось пшено, оно было дешево, и по калибру как раз подходило для стрельбы очередями из стеклянных трубочек.