Принц и нищая
Шрифт:
Немного погодя Михайлов был очень удивлен, когда перед обедом «классная дама» выудила его из класса и отволокла в директорский кабинет.
Оказывается, совет Михайлова стрелками был принят с восторгом, и они пшеном за каких-то пару часов осыпали всю школу. А после того, как одна из учительниц попала под перекрестный огонь враждующих сторон и какой-то недоумок влепил в нее длинную пшенную очередь, экстренно мобилизованные директором учителя физкультуры устроили на стрелков облаву. И скоро все стрелки были пойманы
После часовой разборки в присутствии консилиума из почти всех классных руководителей Михайлова, когда он как следует пропотел, строго предупредили, чтобы впредь никогда, никому и никаких «полезных советов» не давал.
Некоторое время, напуганный и поклявшись сам себе самой страшной клятвой, какую только он знал, Михайлов вел себя тише воды и ниже травы и даже за партой сидел, пригнувшись и спрятавшись за спиной впереди сидящего, лишь бы только чтобы учителя не замечали.
И как назло именно такое поведение привлекало к нему их повышенное внимание. Едва начинался урок, как учителя находили его глазами и вытаскивали к доске.
Получив пять двоек подряд и вслед за этим трепку от отца, Михайлов вынужден был пересилить себя и начать делать домашние задания. Это дало определенные результаты — вскоре все затихло и начало возвращаться на свои места.
Эх, не знал Михайлов тогда, что это было только затишье перед бурей, которое должно было его насторожить и заставить предпринять повышенные меры предосторожности.
Но как мы бываем в молодости беспечны.
И вот наступил тот роковой день. На уроке истории Женька глядел в окно, а Михайлов делал вид, что смирненько и внимательно слушает учительницу.
Это была крепкая, гренадерского роста, дама с высокой прической. За глаза ее звали «Какава».
Как-то давненько, рассказывая об Африке, она заявила, что в Африке растет «какава». Больше ей ничего заявлять и не надо было — кличка «Какава» приклеилась к ней намертво на всю жизнь.
Сейчас «Какава» с линейкой в руках ходила между рядами и что-то нудно рассказывала о каких-то пятилетках. Неизвестно, что увидел Женька на улице — он только начал шептать Михайлову на ухо, как неожиданно они оба получили по крепкому щелчку по голове, — аж звон пошел в ушах.
Сделав черное дело, «Какава» примостилась своим обширным задом на парту спереди и продолжила свой «увлекательный» рассказ.
Женька снова ткнулся в окно, а Михайлова то ли черт дернул, то ли… Не известно!
Но он привстал и изобразил над головой «Какавы» щелчок. Раз сделал — все тихо прыснули со смеху. Замахнулся второй — «Какава» обернулась… и Михайлов, к ужасу для себя, не сдержав руку, врезал ей в лоб полновесный громкий «щелобан»!
Ему показалось — грохнул похоронный набат по его школьной жизни.
Честно говоря, похоже, тогда они оба: и Михайлов, и «Какава», а с ними и весь класс — впали в транс. Это подтверждает и то, что потом никто так и не смог вразумительно рассказать, что происходило последующие пять минут.
Но очнулся Михайлов уже, когда стоял, с тоскою на душе, тяжелой как валун-камень, за дверями школы с вещами.
Обычно путь до дома Михайлов проходил минут за десять, но в этот раз он пришел домой только к вечеру.
Около недели, пока отец вел переговоры в школе, он сидел под арестом дома.
В школу его пустили под подписку, в которой длинно описывалось, что он не должен был делать и что должен был делать. Впрочем, Михайлов все равно не прочитал из этих правил не единого слова.
Их опасную связку с Женькой разъединили, и Михайлова отсадили подальше от приятеля на заднюю парту к девочке-отличнице.
То, что она была отличница, в глазах закоренелого троечника совсем не было достоинством. К тому же она была пухленькая и светловолосая, а поэтому на фоне других их одноклассниц, черноволосых жгучих красавиц с эффектной фигурой, выглядела очень бледно.
К Светке Михайлов вообще никогда не проявлял никакого интереса, поэтому не проявил и на сей раз. Она была для него что-то вроде стоящего у стены шкафа с забытыми рулонами картона, выглядывающими из-за запыленных стекол.
Считая происходящее временным неудобством и мечтая поскорее вернуться к своему товарищу, Михайлов садился рядом со Светкой, так тяжело вздыхая, что она даже испуганно локоть поджала.
Наконец усевшись, полный жалости к себе, Михайлов выложил перед собой тетрадь.
Предстояла контрольная по математике. Он почти ничего не знал из предстоящего задания и, тем не менее, как всегда, надеялся за счет своей сообразительности вытянуть на тройку, хотя бы с минусом.
Но видно, фортуна-злодейка продолжала оставаться к нему спиной, и на этот раз все оказалось совсем худо.
В период домашнего ареста, вместо того, чтобы зубрить алгебру, Михайлов валялся на диване и читал какие-то книжки, не запоминая даже их названия, поэтому темный дремучий лес по сравнению с заданием, которое ему предлагалось выполнить, теперь казался широкой проезжей дорогой.
Он чувствовал себя как свалившийся за борт океанского теплохода незадачливый пассажир. Вокруг безбрежный океан, пустота и нет никакой надежды на спасение. Остается только сложить руки на груди и медленно погрузиться в спасительное забвение.
Наверно, так бы все и произошло, но Михайлов неожиданно почувствовал слабый толчок в бок.
С удивленным видом отшельника, прожившего полвека в забытой людьми пещере, он вдруг обнаружил, что Светка подсовывает ему аккуратно свернутый листок бумаги.