Принц и танцовщица
Шрифт:
Врач, атакованный Медеей Фанарет у еще теплого трупа Мекси, не ошибся. По вскрытии установлено было, что сначала Мекси умер от разрыва сердца, а уж потом, через несколько секунд был задушен петлей. Хирургам, делавшим вскрытие, Фанарет не давала покоя вопросами:
— А что, если б выдержало сердце Мекси, был бы он спасен в тот момент, когда с него сняли петлю?
Ответ Медея получила отрицательный. Даже и в том случае, если бы не изменило сердце, все
Что руководило Медеей в этих столь же мучительных, сколь и бесполезных попытках проникнуть в тайну смерти своего любовника? Чувство? Сильное чувство? Не только сильного чувства, а и чувства вообще не было и в помине. Вначале Фанарет как будто бы увлеклась Адольфом Мекси как натурой властной и сильной, опьяненная его успехом в Дистрии, когда он совершил переворот с чуть ли не молниеносной стремительностью. Да, это было вначале, а потом, потом Медея, охладев к банкиру, увлеклась уже тем блеском и теми благами материальными, которые он мог ей дать. Кроме того, Мекси был необходим ей как сообщник для сведения счетов с Язоном.
Если бы Медее хоть на один миг запала мысль, что вся катастрофа явилась гениальной инсценировкой, а не фатальной ошибкой, она все свои сбережения, — а они исчислялись миллионами, — бросила бы на то, чтобы раздуть скандал и в печати, и в соответствующих учреждениях, и посадить преступника на скамью подсудимых. Нет, Медея, потрясенная самим фактом смерти Мекси, взглянула на все с точки зрения мистической. В «петле смерти» она увидела какое-то возмездие свыше. Увидела предостережение для самой себя.
Это предостережение как-то вдруг отрезвило ее, и она поняла всю безрассудную жестокость отношения своего к Язону. Ее ненависть и ее неутолимая жажда мести, история с колье, с наемной клакой и шталмейстером Гансом — все это всплыло для нее в новом, омерзительном к самой себе свете. Было ли это раскаяние? Пожалуй, нет! Пожалуй, это был скорее панический страх, страх животный, эгоистический. Ей чудилось, что вслед за Мекси придет ее очередь, если, если она от этой очереди как-нибудь не откупится. И Медея откупилась.
Не прошло и сорока восьми часов с момента катастрофы, как обыкновенный посыльный в обыкновенном пакете из самой обыкновенной газетной бумаги принес вечером за кулисы и из рук в руки передал Ренни Гварди колье, легендарное колье из двадцати трех скарабеев.
И принц нисколько не удивился, словно этого и ожидал, и это должно было непременно случиться. Через минуту он сказал Мавросу:
— Возьми и продай! Я хочу возможно скорее отделаться от этой вещи,
Маврос помчался в Париж и через несколько дней вернулся, заявив принцу:
— Ваше Величество, мне повезло, повезло исключительно. Утром я прибыл в Париж, а к вечеру колье уже было продано за двадцать три миллиона франков. Эту сумму я положил в Лионский кредит на ваше имя. Вот чековая книжка.
— Кто купил?
— Купил американский миллиардер Ветмор для своей дочери как свадебный подарок. Она сделается на днях герцогиней Вандам. Ваше Величество спросит, как это произошло? Один ответ: случай, слепой случай. Я начал обходить ювелиров на авеню де л'Опера и у одного из них встретился с маленьким бритым старичком. Это и оказался папаша Ветмор. Теперь, Ваше Величество, вы можете, дав Барбасану королевскую неустойку, купить себе свободу.
— Я этого не сделаю, — ответил принц. — Контракт свой выслужу до конца, день в день. Я не могу подвести Барбасана. Я слишком многим ему обязан.
— А дальше?
— Дальше? — задумался принц. — Дальше мы, вероятно, уедем куда-нибудь далеко-далеко. Уедем втроем, — и, увидев в глазах своего верного адъютанта вопрос, Язон пояснил: — Моя будущая жена, ты и я. Надеюсь, ты не оставишь меня?
— О, Ваше Величество! Разве я могу жить без вас? — воскликнул, просияв от нахлынувшего счастья, князь Маврос.
Догадывался ли Язон о той роли, какая сыграна была Фуэго и Бенедетти в ликвидации дистрийского волшебника? По этому поводу он ни малейшего намека не сделал даже Мавросу, испытанному другу своему. Он был непроницаем.
Но в то же время…
Хотя ковбой и клоун к судебной ответственности привлечены не были за отсутствием улик, но все же испанские власти, запретив им выступать в цирке, выслали обоих во Францию. Фуэго и Бенедетти уехали в Париж, дав свой адрес.
Спустя несколько дней по этому адресу в Континенталь-Отель явился к ним князь Маврос.
— Друзья мои, Его Величество вместе со своим сердечным приветом приказал мне вручить вам эти две бумажки.
Эти «две бумажки» оказались чеками в полмиллиона каждый.
Бенедетти и Фуэго запротестовали.
— Что вы, что вы, князь!! Такая сумма! Нет, нет, мы не можем принять!
— Должны! Вы теперь безработные. И наконец, это высочайшая воля, которой нельзя противиться, — улыбнулся Маврос, улыбнулся так мягко, так обвороживающе, что ни Бенедетти, ни Фуэго уже не в силах были протестовать…
1927